Пятнистая смерть - [41]
Пленницы сидели у входа, тесно прижавшись друг к дружке; они тряслись и озирались, впрямь напоминая козочек, попавших в волчью стаю.
— Кому я говорю! — заорал Раносбат. — Танцуйте, ну?! А, не хотите? Михр-Бидад, где моя палка?
На пленниц обрушились удары. Девушки, причитая, кинулись наружу — и угодили в объятия Раносбатовых телохранителей, буйно плясавших на траве у шатра.
— Волоките их прочь! — ревел Раносбат. — Разве это козы? Это змеи! Покажите им таких-сяких… А я утром займусь.
Михр-Бидад, по приказанию Раносбата, раскупорил новый кувшин. Выпили. Еще выпили. Опять выпили. Выпили снова. Начальник достал тростниковую трубку, пропущенную через тыквочку с водой, и заправил сухим и твердым, похожим на темно-зеленую болотную землю, дурманящим зельем из плодовых коробок и верхних листьев дикой конопли.
— Пробовал когда-нибудь? — спросил он у Михр-Бидада.
Нет, Михр-Бидад никогда не пробовал хаомы. Слишком дорогое удовольствие для простого щитоносца. Раносбат прикурил от светильника и сказал важно:
— Гляди, как надо сосать.
Начальник, почти не касаясь губами кончика трубки, шумно потянул воздух и вдохнул вместе с ним угар. Сделав несколько шипящих затяжек, он отчаянно закашлялся и сунул, не глядя, трубку Михр-Бидаду. Шатер наполнился клубами голубого, приторно-сладкого дыма.
Вдосталь покурив хаомы, оба затихли. С лиц постепенно схлынула краска, под кожей расплылся поток болезненной желтизны. Глаза остекленели. Под ними набрякли пухлые мешки.
У Михр-Бидада закружилась голова.
Желая потереть лоб, он шевельнул рукой.
Странно маленькая, крохотная, как просяное зерно, она слабо мелькнула где-то далеко внизу, в черной пропасти, и медленно, через тысячелетия, двинулись кверху, вырастая все больше и больше.
И вот она с жутким беззвучным ревом остановилась перед ослепшими глазами Михр-Бидада. Страшная. Огромная, как скала, с пальцами, толстыми, как стволы древних чинар.
Щитоносец скорчился и воспарил к луне. Прижав колени к животу, он плавно переворачивался через голову, а мимо, полыхая голубым огнем, проносились звезды.
Холодно. Михр-Бидад застучал зубами. Испуганный этим стуком, черный, тощий котенок с взъерошенной, торчащей шерстью дико взглянул на молодого перса, метнулся по шву меж двух полотнищ шатра и пропал в углу, где не было никакого отверстия.
Рядом кто-то захихикал.
Михр-Бидад очнулся и увидел Раносбата. Начальник тыкал пальцем в грудь Михр-Бидада. Губы его расползались в бессмысленной, дурацкой усмешке.
Щитоносца захлестнула волна бешеного веселья. Он безумно расхохотался в глаза Раносбата и услышал в ответ такой же ужасный хохот. Персы катались по кошме. Хватались за бока. Давились приступами безудержного, надрывистого, раздирающего нутро сумасшедшего смеха.
Отсмеявшись, они почувствовали звериный голод.
Они жадно накинулись на остатки вечернего пиршества. Принялись, утробно урча, подобно гиенам, пожирать объедки и глодать обглоданные кости. Их вырвало прямо на скатерть. Персы тут же улеглись и забылись.
Удивительно, как они не свалили светильник и не сожгли шатер.
В бреду Михр-Бидаду мерещилась Фаризад. Она плакала и протягивала к нему сына. Ребенок, выкатив глаза, дьявольски хохотал голосом Раносбата.
— Эй, кто тут Михр-Бидад?
Щитоносец застонал, с трудом разлепил закисшие веки. Беднягу тошнило, мутило, крутило. Внутри все ныло, кости ломило, голова гудела, как бронзовый котел. Руки и ноги болели, будто не сакских девушек, а Михр-Бидада отлупил вчера палкой Раносбат.
Ох разбит Михр-Бидад. Совершенно разбит.
Он взглянул на загаженную скатерть, вспомнил гнусную одурь, которой обволокла его приторно-сладкая хаома, и передернулся от омерзения. Он почувствовал сжигающий стыд, будто совершил что-то очень позорное.
— Ты Михр-Бидад? — Перед щитоносцем стоял рослый воин в мадской одежде, с золоченой секирой в руках. Царский телохранитель.
Воин строго кивнул на выход. Михр-Бидад догадался — Куруш требует к себе. Ох, для чего?
Он вытер опухшее лицо мокрым платком, кое-как расправил помятую одежду и вышел, спотыкаясь на каждом шагу, из душного шатра. Вышел — и, слабо вскрикнув, отпрянул назад, словно наткнулся на копье.
Перед шатром, у погасшего костра, сидела к нему спиной… Фаризад.
Голова жены была, как и тогда в день прощания, печально опущена. Вздрагивали угловатые плечи. Опять плачет.
…Спустя миг он знал уже, что ошибся. Откуда тут взяться жене? Она далеко, в Ниссайе. И все же сердце дико стучало, и Михр-Бидад рванулся к костру. Конечно, не Фаризад! Лицом вовсе на жену не похожа. Одна из вчерашних девушек — облепленная мокрой глиной (где ее таскали?), измазанная пылью и золой.
— Ты чего? — прорычал Михр-Бидад, стараясь подавить грубостью жалостную дрожь сердца.
Она отняла черные ладони от изможденного лица и глянула на долговязого перса с откровенной ненавистью. И вдруг вскочила, ринулась к нему, выставив острые ногти.
— Чего? Не видишь — чего? — крикнула она хрипло. — Мразь! Дай бог, чтоб с твоей женой случилось такое.
Михр-Бидад побледнел, словно опять глотнул дыма хаомы.
— Гадюка! — рявкнул щитоносец и вскинул палку (кто видел перса без палки?). — Вот задам тебе сейчас.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Многострадальная земля Турана (Средняя Азия) за долгие века встречала немало завоевателей. И когда однажды с горных перевалов на равнины хлынула закованная в бронзу непобедимая армия Искандера Двурогого, сына Филиппа Македонского, на пути завоевателей встала маленькая и гордая Согдиана под предводительством отважного вождя Спантамо.Читайте один из лучших романов известного писателя-историка Явдата Ильясова!
К 55 годам Марк Лициний Красс достиг вершин власти, славы и богатства. Он стал членом триумвирата вместе с Юлием Цезарем и Гнеем Помпеем — то есть фактическим правителем Римской республики. Его состояние было сравнимо с казной Вечного города. Но Крассу хотелось большего. Став консулом Сирии, он тут же развернул подготовку к войне с Парфией, в то время имевшей с Римом договор о дружбе. Вероломно вторгшись в Месопотамию, Красс захватил и ограбил несколько городов, в том числе и знаменитый храм Анахиты — богини-матери, устроив в нем свою ставку.
— Почему вы копаетесь в седой древности, кому это нужно? — Такой вопрос нередко задают Явдату Ильясову и устно, и со страниц печатных органов, в критических замечаниях. Между тем, на подобный вопрос давно и хорошо ответил Ф. Энгельс в своей книге «Анти-Дюринг»:«Седая древность» при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всею позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям».Этим емким и точным определением и руководствовался писатель Я.
Черная вдова. Это страшное прозвище получила в средневековом Хорезме красавица Гуль-Дурсук, дочь одного из городских правителей. Ради татарского царевича Орду-Эчена, осадившего город, она умертвила мужа – отважного воина, возглавлявшего оборону, и подло выдала завоевателю своих героически сражавшихся сородичей. Из-за черной измены город был разрушен.Народ заклеймил предательницу в легенде, сохранившейся до наших дней.
Знаменитый поэт, астроном, математик Омар Хайям (1048-1131) перенес за долгую жизнь много тяжелых испытаний: наветы и опалу, бедность и непонимание со стороны окружающих. Однако ни разу он не изменил себе. Своим талантом, знаниями, прогрессивными устремлениями он боролся за справедливость. За столетия имя Омара Хайяма обросло многочисленными легендами, подчас маловероятными. В повестях Явдата Ильясова делается смелая попытка прояснить сложный образ ученого и поэта.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.