Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь - [12]

гладила кошку, любовалась цветком, и кто бы подводил к ней и собаку и кошку, чтоб только посмотреть, как она их ласкает; бегал бы сам за цветами и приносил их ей, чтоб только посмотреть, как она ими радуется… и потом почесть себя счастливым, если за это она улыбнется ему, кивнет головою, скажет слово… А где найти такого, чтобы так-то любил ее?.. А если бы такой и нашелся, – за что она будет любить его?.. Разве он лелеял ее детство, заменил ей отца, жил только ею и для ней, думал только о ней, страдал ее горем, радовался ее радостью, – и за ее любовь, ласку, привет забывал свои лета, терял ум, плакал, хохотал и прыгал?.. Да! – за что она будет любить его?.. Где ж справедливость?..{31} Конечно, зачем же мне отнимать у них счастие… Ну, вот Катенька… мне и с ней тяжело расстаться… но коли она любит Володю – с богом… Володя малый с головою, с сердцем, человек честный, твердый, хоть и молод – состояние у него независимое – сам себе господин… Только что-то мне становится тяжело его видеть… Может быть, оттого, что он с Катенькой всё как-то не так – всё шутит, а о деле ни слова… Уж не раздумал ли он жениться на ней… Да-с Катенькой всё шутит, а на Лизаньку иной раз так уставится… что вот так бы и разорвал его на части… Постой – я объяснюсь с ним. Коли хочет жениться – пусть женится; не хочет – должен оставить нас… Так или сяк – это будет хорошо; но вот что мучает меня: уж кажется, как люблю я Лизаньку – нельзя больше любить, а сам чувствую, что никого так часто и так больно не оскорбляю, как ее… Иной раз я ее хуже, чем ненавижу…{32}(Молчание). Да это еще обойдется как-нибудь… ведь это должно быть следствие какой-нибудь скрытой болезни – я, видно, и в самом деле расстроен… Но вот – что мне делать с Коркиным – сказать ли ей о его предложении? Почему же и не сказать – ведь она не пойдет за него – я в этом уверен… она всегда хвалила его так холодно, так прямо… (Молчание). Ну, а если пойдет?.. Конечно, он человек хороший, умный, образованный – да ведь женихи все хороши, только не все бывают хорошими мужьями… Кто знает, что еще из него выйдет?.. Нет, совестно будет не сказать – к тому же еще, как бы он сам не вздумал…{33} Я скажу ей – только так, что она тотчас поймет, что это сватовство мне не по сердцу…{34}

Явление VII

Входит Мальский.

МАЛЬСКИЙ. А! вы тут, дяденька?

ГОРСКИЙ. Должно быть, что тут. А ты – здесь?

МАЛЬСКИЙ. Вы всё шутите, дяденька.

ГОРСКИЙ. А ты что-то нос повесил.

МАЛЬСКИЙ. Да здесь, дяденька, все ходят повеся нос, кроме Катерины Петровны; даже и гости все озабочены. Бодрее всех Матрена Карповна, да и та не может скрыть, что чем-то озабочена.

ГОРСКИЙ. Эх, кабы они да разъехались! Когда не до них – так тут-то и наедут…

МАЛЬСКИЙ. Лизавета Петровна даже не в состоянии скрывать своего волнения и грусти…

ГОРСКИЙ. Я-то чем же тут виноват?

МАЛЬСКИЙ. Да я и не виню вас, дяденька.

ГОРСКИЙ. Ты всегда прав – что и говорить! Да! скажи-ко мне кстати: ты любишь, что ли, Катеньку? Ведь – сам посуди – ей уж восемнадцать лет, а вы друг с другом всё как дети. Вспомни, что ведь они тебе совсем не родня, а кому какое дело до того, что вы росли вместе и, будучи детьми, привыкли называть друг друга женихом и невестою? Всякий смотрит только на наружность и по ней делает заключении… А я не хочу на их счет никаких пустых заключений…

МАЛЬСКИЙ. Дяденька, вы говорите, конечно, правду, но таким тоном, как будто бы я сделал что-нибудь худое.

ГОРСКИЙ. Да речь не о тоне, а о деле. Ты отвечай мне на вопрос: коли хочешь на ней жениться и она согласна идти за тебя замуж – с богом – я не противлюсь, – и тогда на вас будут смотреть, как на жениха с невестой; не хочешь – пора положить конец детскому обращению.

МАЛЬСКИЙ. Конечно, дяденька, вы правы… но время ли теперь говорить об этом? – у нас столько гостей… народу – того и гляди, что кто войдет…

ГОРСКИЙ. Послушай, Володя, тут много рассуждать нечего – да или нет — коротко и ясно, а для этого довольно и минуты. Ты уж не ребенок и, верно, имел время обдумать такое важное дело; а о чем думано несколько лет, о том можно сказать в минуту.

МАЛЬСКИЙ. Но… я так еще не уверен… боюсь впечатления и воспоминания детства принять за чувство… (Берет его за руку). Любезный дяденька, несколько дней, несколько дней – и я вам дам решительный ответ…

ГОРСКИЙ. По мне – пожалуй! Несколько дней – не велика важность; странно только, что ты в несколько дней хочешь решить то, чего не мог решить в несколько лет. Такими вещами, брат, не шутят. Ведь тут дело идет о счастии целой жизни двух человек. Да что ты ушел из саду-то?

МАЛЬСКИЙ. Так… мне стало душно там… Федор Кузмич всё еще продирает глаза – он всхрапнул… Матрена Карповна трещит, как трещотка… Сынок ее отпускает армейские любезности, от которых Катерина Петровна хохочет до слез… Алексей Степанович что-то не в духе, против своего обыкновения… Лизавета Петровна так печальна, что, глядя на нее, хочется плакать… Хочу отдохнуть наедине…

ГОРСКИЙ. Да – ты что-то стал уж чересчур чувствителен. Пойду – что там? (Уходит).

Явление VIII

МАЛЬСКИЙ (один). Да! – он прав: чего не решил в несколько лет, того не решить в несколько дней, и шутить такими вещами – не годится. Но что ж мне делать? Привычка, воспоминания детства, семейные предания вступили во мне в борьбу с влечением сердца… Нет! нет! пора уж мне быть проще с самим собой и перестать идеальничать… Нет – я ее не люблю – это верно. Прекрасная девушка, милое, грациозное создание, но ее легкость, всегдашняя веселость – всё это мне не нравится, просто – оскорбляет меня!..