Пятьдесят первый дракон - [2]

— Мне бы волшебную шапочку, — попросил Гавейн.

— Это еще что такое? — раздраженно вопросил Директор.

— Шапочка, которая поможет мне стать невидимым, — объяснил Гавейн.

Директор снисходительно засмеялся.

— Ну зачем ты слушаешь все эти бабушкины сказки? — сказал он. — Таковой попросту нет. Шапочка, которая бы помогла тебе исчезнуть, — ну, право! И что бы ты с ней стал делать? Ты ведь еще даже и не появился. Господи, мальчик мой, да ты бы мог прошагать отсюда хоть до самого Лондона, и никто бы на тебя даже не взглянул. Ведь ты никто. Более невидимым, чем ты есть, стать просто невозможно.

Тут Гавейн оказался в опасной близости к тому, чтобы предаться своей старой привычке и захныкать.

— Не волнуйся, — успокоил его Директор, — я дам тебе нечто такое, что гораздо надежнее шапки-невидимки. Я научу тебя волшебному слову. Тебе только и нужно будет, что один раз повторить это магическое заклинание, и ни один дракон даже волоса на твоей голове не тронет. Зато ты сам запросто можешь отхватить ему голову.

С полки за письменным столом он снял тяжеленную книгу и принялся листать ее.

— Иногда, — заявил он, — заклинание — это целая фраза или даже предложение. Я мог бы, к примеру, научить тебя… Впрочем, нет. Пожалуй, лучше всего против драконов действует одно-единственное слово.

— Короткое слово, — предложил Гавейн.

— Да нет, чересчур коротким оно быть не может, иначе оно окажется бессильным. Да и спешить-то особенно некуда. Вот замечательное волшебное слово: «Румпельштильцхен».2 Ну как, сможешь его выучить?

Гавейн попробовал и примерно через час вроде бы овладел этим словом. Он снова и снова прерывал урок и спрашивал: «Значит, если я скажу «Румпельштильцхен», дракон уже ничего не сможет со мной сделать?» На что Директор неизменно отвечал: «Стоит тебе только сказать «Румпельштильцхен» — и ты в полной безопасности».

Ближе к утру Гавейн, можно сказать, примирился со своей карьерой. На рассвете Директор проводил его до опушки леса и указал направление, в котором надо следовать. Примерно через милю к юго-западу над поляной нависло облако пара, а Директор уверял, что под паром Гавейн непременно обнаружит Дракона. Гавейн неторопливо пошел вперед, гадая, что лучше: приблизиться к дракону бегом, как бывало на тренировках на Южном Лужке, или же подойти к нему медленно, все время крича «Румпельштильцхен».

Проблему эту решили за него. Не успел он появиться на краю поляны, как дракон заметил его и бросился в атаку. Дракон был большой, однако же, несмотря на противоположное заявление Директора, он оказался явно агрессивным. Набегая на Гавейна, дракон выпустил из ноздрей огромные облака шипящего пара. Создавалось впечатление, будто расходился гигантский чайник. Дракон несся на Гавейна так стремительно, а Гавейн так испугался, что успел сказать «Румпельштильцхен» только раз. При этом слове он взмахнул своим боевым топором, и голова у дракона отлетела. Гавейну пришлось признать, что, если только произнесешь «Румпельштильцхен», убить настоящего дракона легче, нежели деревянного.

Домой Гавейн принес уши и кусочек хвоста. Однокашники и учителя чуть ли не на руках его носили, однако Директор весьма благоразумно не давал ему испортиться, настаивая на том, чтобы он продолжал свою работу. В ясные дни Гавейн вставал на зорьке и отправлялся убивать драконов. В дождь Директор держал его дома, поскольку в такую погоду, говорил он, в лесу сыро и скользко, а он не желает, чтобы-де мальчик подвергал себя бессмысленному риску. Редко когда в погожие дни Гавейн возвращался ни с чем. В один особенно удачный день он убил сразу троих — мужа с женой и гостившего у них родственника. Постепенно у него выработалась собственная техника. Ученики, наблюдавшие иногда за ним издали с вершин холмов, рассказывали, что он, прежде чем сказать «Румпельштильцхен», зачастую подпускал дракона совсем близко. Он научился выговаривать это слово с язвительной усмешкой. Иногда он выкаблучивался. Однажды, когда за его действиями наблюдала группа экскурсантов из Лондона, он пошел на дело, привязав правую руку за спину. Голова дракона, однако же, отлетела с не меньшей легкостью.

По мере того, как число убитых Гавейном драконов все росло и росло, Директору становилось все труднее держать юношу в руках. У Гавейна выработалась скверная привычка тайком выбираться по вечерам в деревенскую таверну и устраивать там долгие попойки. Именно после одной из таких оргий он как-то встал однажды в августе ни свет ни заря и отправился за своим пятидесятым драконом. Голова у него с похмелья была тяжелая, соображал он туговато. Тяжеловат он был и в других отношениях, так как у него выработалась еще одна, прямо-таки вульгарная привычка: отправляясь на охоту за драконами, он непременно напяливал все свои медали, с ленточками и прочими регалиями. Награды начинались у него на груди и шли до самого живота. Весили они, наверное, не меньше восьми фунтов.

Гавейн нашел дракона на той же поляне, где он убил своего первого. Дракон был приличных размеров, но, очевидно, старый. Морда у него была сморщенная, и Гавейн подумал, что никогда еще не видал столь страшного обличья. К большому неудовольствию Гавейна, нападать чудовище отказалось, и Гавейну пришлось самому идти к нему. На ходу он посвистывал. Дракон, утратив всякую надежду, смотрел на него, однако с хитринкой в глазах. Он, разумеется, был наслышан о Гавейне. Дракон не шевельнулся, даже когда Гавейн уже взмахнул топором. Дракон знал, что его не спасет даже самое быстрое движение головы, поскольку его проинформировали, что этот охотник находится под защитой магии. Дракон просто ждал, надеясь, что что-нибудь да подвернется в самый последний момент. И действительно, уже подняв свой топор, Гавейн тут же его опустил. Он страшно побледнел и так весь и задрожал. Дракон заподозрил что-то неладное.