Пятьдесят на пятьдесят - [36]

— Ну как, удачная неделя выдалась в Аскоте? — спросила Софи, когда мы уселись на скамью у пруда.

— Да, — кивнул я. — Вполне даже удачная.

Я до сих пор так и не рассказал ей о событиях вторника и, наверное, никогда не расскажу.

— Вчера было особенно весело, — начал я. — Кто-то умудрился вырубить сразу и Интернет, и мобильные телефоны. Крупные компании понесли огромные потери.

— Неудивительно, — заметила она, улыбаясь каким-то собственным мыслям. Софи знала о букмекерстве все. Находилась рядом с дедом и мной в качестве помощника на протяжении всего нашего знакомства, ухаживаний и позже, уже после женитьбы.

Когда Софи улыбалась, на сердце у меня теплело.

Я взял ее за руку.

— О, Нед, — вздохнула она. — Ненавижу такое существование. Ненавижу быть здесь. Все остальные пациенты полные придурки, я совершенно не вписываюсь в эту компанию. — Глаза ее наполнились слезами. — Когда можно вернуться домой?

— Скоро, любовь моя, совсем скоро, обещаю, — ответил я. — Врачи говорят: еще пара недель, и все.

— Они всегда так говорят, — мрачно заметила она.

— Но ведь не хочешь же ты вернуться домой и вскоре после этого снова попасть сюда? — Я крепко сжал ее руку.

— Я вообще не хочу сюда возвращаться, — твердо ответила она. — На этот раз абсолютно уверена, что больше не заболею.

То же самое она много раз говорила и прежде. Если бы ее состояние определялось только желанием и силой воли, она была бы в полном порядке. Свобода выбора имела столько же шансов на излечение маниакальной депрессии, сколько было у листка рисовой бумаги, пытающегося остановить несущийся поезд.

— Знаю, — тихо сказал я. — Я тоже совсем не хочу, чтоб ты сюда возвращалась.

Уже огромный шаг на пути к выздоровлению — тот факт, что она признавала себя больной. Меня больше всего в ее состоянии удручало то, что, будучи на пике возбуждения или, напротив, в глубочайшей депрессии, она не могла адекватно оценить обстановку и находила свое поведение вполне нормальным.

— Идем, — сказал я, пытаясь сменить тему. — Пора на ленч.

И вот мы рука об руку двинулись по широкой лужайке к дому.

— Люблю тебя, — сказала Софи.

— Вот и славно, — немного смутившись, заметил я.

— Нет, я правда тебя люблю, — сказала она. — Большинство мужей на твоем месте уже давно бы сбежали.

«Да, — подумал я, — ей точно стало намного лучше. По крайней мере, на время».

— Я ведь не слишком хорошая жена, верно? — спросила она.

— Что за ерунда! — воскликнул я. — Для меня ты лучшая жена в мире.

Она засмеялась. Оба мы засмеялись.

— На этот раз я буду очень стараться, обещаю, — сказала она.

Я знал, что она будет. Она каждый раз действительно очень старалась. Но одним старанием химический дисбаланс в мозге не победить.

— У них уже появились новые лекарства, — сказал я. — Посмотрим, как они подействуют.

— Ненавижу их, — пробормотала она. — Меня тошнит от этих лекарств.

— Знаю, любимая. Но лучше пусть потошнит немного, чем снова попасть сюда.

Мы молча шли к террасе, под подошвами в полной тишине громко хрустел гравий.

— И еще я от них толстею, — добавила она.

Мы вошли в здание через высокие застекленные двери и оказались в комнате отдыха для пациентов. Должно быть, прежде тут размещался зал с произведениями великих мастеров на стенах и хрустальными канделябрами. Теперь же это было практически пустое пространство с полом, покрытым линолеумом унылого серо-синего оттенка. Мебель самая примитивная. Освещалось оно флуоресцентными трубками, свисающими на пыльных цепях с потолка, где еще сохранились следы великолепной лепнины. Полное кощунство.

Мы с Софи уселись за небольшой квадратный столик, на стулья столь неудобные, что, казалось, их сконструировал ушедший на пенсию пыточных дел мастер.

В целом сотрудники больницы относились к родственникам пациентов очень неплохо, всячески поощряли их проводить больше времени с больными. Здесь даже имелся специальный гостевой номер, где можно было переночевать. И мы с Софи были не единственной семьей, пришедшей в воскресенье отобедать ростбифом и йоркширским пудингом. «Вот только не мешало бы поставить стулья поудобнее», — подумал я.

— Может, в следующий уик-энд меня отпустят домой? Ну, спроси, пожалуйста! — взмолилась Софи.

— Ты же знаешь, дорогая, все решают врачи, — ответил я. — Обещаю, попрошу, но только чуть позже.

За едой разговоров было немного.

Софи могла говорить только о возвращении домой. Я же всячески ее отговаривал. Все равно все решают врачи, а не я. Пациентов психиатрических больниц могут вернуть обратно в общество лишь по согласию консультанта-психиатра либо по решению Специального медицинского совета по реабилитации, куда входит некто исполняющий обязанности главного санитарного инспектора, а также по решению координатора Центра психиатрии и здоровья. Если они сочтут, что Софи нужно пробыть в стационаре еще две недели, значит, так тому и быть, как бы я ни стремился поскорее забрать ее домой.

А вот с лекарствами была проблема.

На протяжении многих лет врачи практиковали лечение электрошоком, затем выяснилось, что это не только не помогает, многим даже хуже становится. А потому Софи ежедневно полагалось принимать целый коктейль из ярких разноцветных таблеток. Одни представляли собой антидепрессанты, другие обладали обратным действием, но в целом все можно было отнести к стабилизаторам настроения. Они помогали предотвратить симптомы заболевания у Софи, но обладали тем или иным побочным действием. И вызывали у нее не только тошноту, еще и понижали активность щитовидной железы, одновременно увеличивая потребность в углеводах. А потому Софи была права, когда говорила, что толстеет от них, а это, в свою очередь, было вредно для ее психического состояния, особенно в моменты депрессии.