Пятьдесят лет в строю - [345]

— Хуже всего, что вас невзлюбил сам Мандель, — объяснял он мне как-то трудность создавшегося для нас положения. — Вот, взгляните, что он на днях донес нашему шефу.

И Франсуа Марсаль вынул из папки лист бумаги, разлинованной на три графы: в первой — стояли фамилии и должности провинившихся, во второй — свершенные ими проступки, а третья графа оставалась для резолюции главы правительства.

«Буржуа Леон — председатель сената — обедал вчера в отдельном кабинете в компании не одной, а целых двух девиц».

Резолюция Клемансо: «Известная свинья!»

«Игнатьев Алексей, генерал, — частенько проводит ночи и выходит рано утром из дома № 26, на улице Пасси (адрес великой княгини Анастасии Михайловны)».

Резолюция Клемансо: «Монархист и подозрительный германофил».

— Великой княгине уже за шестьдесят лет. Она, правда, пользовалась успехом у мужчин, и потому подобные намеки могли бы быть даже лестными, — засмеялся я. — Дочь ее замужем действительно за германским кронпринцем, но чем же я виноват, что встречал ее, вероятно, лет двадцать назад. Непостижимо, как могут полицейские бредни, достойные бульварной памфлетной газетенки, восходить до самого председателя совета министров! Неужели они могут ему импонировать?

— Вот, представьте, — вздохнул Франсуа Марсаль, — на этих бумажках-доносах и основана сила Манделя. Возвращается старик с фронта — усталый, разбитый, — а после ужина Мандель и подносит ему подобную записочку, даже без комментария. Ему известно, что для бывшего журналиста и политического полемиста это — сущий клад и, во всяком случае, забавное развлечение.

Мог ли я тогда предполагать, что тот самый Жорж Мандель, от которого столько пришлось претерпеть, — погибнет от руки тех, кого считал когда-то своими друзьями. Ослепленный ненавистью к нашей социалистической революции, Мандель не сумел предвидеть, на какое предательство Франции окажутся способными враги Советского Союза во вторую мировую войну.

С немалым трудом удалось мне быть принятым Клемансо в столь знакомом мне кабинете военного министерства на рю Сен Доминик.

Из-под нависших суровых бровей глядел на меня откуда-то из глубины глазных орбит коренастый широкоплечий старик в черной ермолке на совершенно лысой голове. На руках у него были надеты, серые нитяные перчатки, скрывавшие, как мне объясняли, многолетнюю нервную экзему.

Я еще был одет в походную генеральскую форму с орденом Владимира с мечами и бантом за маньчжурскую войну.

— Очень рад с вами познакомиться. Я привык относиться с уважением к генеральскому званию, — изрек старик, как бы намекая на потерю моего бывшего положения военного дипломата.

— Господин президент, — начал я, — ввиду непризнания нашим революционным правительством царских долгов я предлагаю вам, сохраняя необходимый для ликвидации мой текущий счет в Банк де Франс, принять от меня все военные материалы ценностью до девятисот миллионов франков, оставшиеся от заказов военного времени. Они с избытком могли бы покрыть суммы, потребные вашему государственному банку для оплаты очередных купонов по русским займам.

«Уничтожу, — думалось мне, — сохраняя свой кредит, одним ударом самое сильное средство враждебной нам пропаганды. Какой даже скромный француз не ходил два раза в год в свой банк отрезать очередной купон от русского займа!»

— Да, я уже в курсе этого дела и спешу поблагодарить вас, генерал, за ваш красивый жест, но государственные интересы заставляют меня отказаться от вашего предложения.

«Заберу я у тебя, — думал, вероятно, Тигр, — военные складики, а твои правители и скажут: «Ты, старик, сам развязываешь нам руки, не соблюдая конвенции по военному долгу. Лучше уж подожду, а зато потом сдеру все сполна, по всем долгам сразу».

— Вхожу в ваше положение, — продолжал Клемансо, — и потому ввиду непризнания нами правительства вашей страны я решил назначить под вашим председательством «ликвидационную комиссию» из представителей всех заинтересованных в русских делах наших министерств.

«Хорошо задумано, — мелькнуло у меня в голове. — Французы будут выносить решения, а я, как почетный председатель, — в них расписываться!»

— Благодарю вас со своей стороны, господин президент, — сказал я, — за высокую честь, но позвольте уж мне самому защищать интересы России, а «ликвидационной комиссии» — интересы Франции. Я убежден, что мы сумеем согласовать нашу работу по ликвидации.

— Положим-ка все это на бумагу, — отговорился старый политикан, не желая слишком быстро поступаться предложенным им самим решением.

После длительного обмена обстоятельно составленными письмами я в конце концов специальным декретом, разосланным всем французским ведомствам, был признан «единственным представителем русских государственных интересов во Франции».

Соглашение с Клемансо легло в основу всей моей последующей деятельности во Франции, и на мой текущий счет в Банк де Франс должны были поступать все русские ценности, где бы и в какой бы форме они ни находились.

Кроме того, при всех переговорах и соглашениях я настаивал, чтобы Россия признавалась в границах 1914 года.

— Не может же один только русский народ отвечать за военный долг, сделанный всей страной во время мировой войны, — доказывал я французским чиновникам — составителям соглашения.