— Не все так просто, — еще больше помрачнела Глазки. — Ты обещал ей серебро и она вышла за тебя замуж. Если теперь она не получит серебра, может обвинить тебя в обмане.
— О, Боги, — опять застонал я. — Где же взять такое количество серебра? Она что, рехнулась, когда поверила моим бредням?
— Бес, — с сочувствием глянула на меня собеседница, — сейчас идут важные переговоры и, в случае их успеха, ватага отойдет из порта со дня на день. Продержись еще немного. Из Жемчужного ты уйдешь законным мужем, но ведь возвращаться сюда не обязательно. Давай что-нибудь придумаем.
На пирс я выходил с карманами забитыми брусками свинца используемого для литья метательных ядер к катапультам. По размеру они были точь в точь, как брусок серебра, обломок которого достался мне в качестве добычи. Его я у Глазок забрал вместе с оставшимся золотым из моей доли.
— А где же сундуки? — с неудовольствием спросила супруга.
— Ты что, женщина, совсем ополоумела? — хоть я и собрался разговаривать учтиво, дабы не дать проснуться в ней подозрительности, но сдержаться не смог. — Уж лучше сразу бежать и кричать по всему городу, чтобы приходили и грабили. Вот, попробуй-ка мои карманы.
Ощутив в моих карманах немалую тяжесть она моментально расцвела:
— Ох, миленький муженек, прости свою маленькую, глупенькую Лу. Пойдем же скорее.
Вернувшись в уже знакомый мне дом, я отколол от обломка серебряного бруска небольшой кусок:
— Беги, женщина, к ювелиру и поменяй это на деньги. Купи сундук побольше, да привези его так, чтобы все видели, что он пустой, а то, не ровен час…
Замком я запасся заранее, чтобы быть уверенным, что в сундук никто без меня не заберется и обман не будет раскрыт.
Супруга моя стремглав отправилась выполнять указание, я же, решил продолжить знакомство с так нежданно приобретенной семьей.
— Иди сюда, — обратился я к хлопотавшей по хозяйству девице. — Что-то ты не ласкова со своим новым папочкой.
Девица, потупившись, неохотно приблизилась.
— Хороша, — окинув взглядом тонкую талию и заманчиво выпирающую грудь сделал я комплимент. О чем еще беседовать любящему родителю со взрослой дочерью, я и понятия не имел. — А отчего ты еще в девицах ходишь?
— Оставьте меня, ужасный вы человек! — вспыхнула она. — Ввалились в порядочный дом со своим награбленным серебром! Ослепили его блеском мою матушку! Была она честной вдовой, а теперь кто, пиратская жена?
— Я ее силком не тянул! — громко возмутился я вполне обоснованно, ибо, если верить Глазкам, стоило мне только о серебре заикнуться, так тут меня и окрутили. Спутница моя рыжеволосая вообще считала, что разговоры о женитьбе, которые я вел, касались более дочки, чем матери.
— Да уж, знал, как подкатиться! — тоже повысила голос девица. — Достатком прельстил! Богатством!
— Не ори на старших, выпорю! — разъярился я. — Задеру подол и так отхожу, что своих не узнаешь! Никакого почтения к старшим! Распустилась, вертихвостка! Я жизнью, можно сказать, рискую ежеминутно, а ты тут бедность проповедуешь? Походи по морям с мое, пожри солонину каждый день, поспи в тесном кубрике с полусотней висельников, а потом обличать будешь! Хорошо ли плохо, а я до шкипера дослужился! Небось дурака не возьмут!
Долго я отчитывал девицу в таком же духе, покуда не явилась ее матушка с сундуком. Та, узнав в чем дело, так же накинулась на дочь, я же, пользуясь случаем, загрузил свинец в сундук кинув обломок серебряного бруска сверху, и заботливо запер замок. При каждой загружаемой свинцовой чушке, вопли малышки Лу становились громче и громче, покуда девица в конце концов не разревелась.
В тот день я еще четырежды ходил в порт, возвращаясь с полными карманами свинца и, потея от утомления, вовсю проклинал сребролюбие доставшейся мне супруги. Вернувшись в последний раз, я опять выдал хозяйке кусочек настоящего серебра и приказал:
— Пока стемнело, купи еще один сундук, да чего-нибудь поесть.
Та радостно удалилась, из-подтишка пригрозив дочери кулаком, заплаканная же девица робко подошла ко мне просить прощения.
— Вот так-то лучше, — подобрел я при виде раскаивающейся девицы и ласково обняв за бедра попытался прижать к себе, но та стремглав прянула в сторону.
— Как вам не стыдно! И вас я должна величать своим отцом? — возмутилась она. — Как можно позволять такое по отношению к дочери своей жены.
Меж нами с падчерицей, определенно, вновь пробежала черная кошка.
— Послушай, глупая, — сердито ответил я. — кому и приласкать-то послушную дочь, как не любящему отцу? Здоровая кобыла, а ведешь себя последней дурой! Я что, укусил тебя или пытался задрать подол?
— О, Боги, за что мне это, за что! — со слезами на глазах запричитала она, но тут я, окончательно потерял терпение, приказал подогреть вина и, в ожидании оного, завалился на кровать прямо в башмаках.
В таком положении и застала меня супруга, которой дочь со всей поспешностью стала на меня жаловаться, но матушка, совершенно неожиданно приняла мою сторону, повторив буквально мои слова, да еще от себя добавив:
— Тебя, видно, похоть гложет, коль тебе, как последней шлюхе, в каждом взгляде видится намек, а в каждом прикосновении — приглашение к разврату!
