Пятая печать. Том 2 - [12]
Голубь с берданой прямиком к поезду подрывает, а мы, шарахнувшись в сторону, оббегаем мента и стремительно, обгоняя собственные тени, отрываемся от преследователей, цепляемся за подножки набирающего ход поезда, а там — через буфера, по лесенкам, на крыши, где можно отдышаться от стремительного бега!
Вместе со мной запрыгивает на подножку оголец, который сиганул менту под ноги. И уже с крыш наблюдаем мы, как преследователи по одному отстают от поезда. Либо не могли догнать уходящий поезд, либо не захотели участвовать в остросюжетной погоне по крышам вагонов идущего поезда, как в кино, где Игорь Ильинский…
Разглядываем неожиданного спасителя нашей операции, едва не ставшей провальной. Оголец, как оголец, наших лет… чернявый, ловкий, с нахально озорной чумазой ряшкой, на которой ярко сияют карие глазищи, оттененные длинными ресницами. Не успев отдышаться, он уже прикалывает на всю катушку, оживленно жестикулируя и шухерно перекручивая феньку с хохляцкой балачкой.
— …та я же ж с самохо початку бачив, шо задумалы залетки фрайернуть кухута з мэдом. Дывлюсь на то я зацикавлено та бачу: дуже гарно пацаны змаклевалы, тильке мэнта нэ бачуть, який их попередь наклюнув, та тэж усик шо воны маклюют, та за тую будку свою будку ледве-ледве сховав, та звид циля ливеруеть, як тихра лютая, шоб уловить их с хрошамы!
Тэж маклюю зараз, шо нэ отмзаться вам бэз мэнэ, а шоб вас выручать — трэба на шальную хлять! Ось я з переляку мэнту пид копыта як бремкнусь!.. — озорно прикалывает оголец, сияя карими глазищами на лукавой ряшке. И в приколе изображает в лицах и мента восемь на семь и себя и каждого из нас. Сгально и не обидно! Козе понятно — гнилой заход светил: или хабар теряли, или попух бы Голубь, если б не лихой финт этого огольца…
— Голубь! — как руль, он первым протягивает руку огольцу, а после представляет нас.
— ЕжАк! Это — по-хохляцки. А по-кацапивски — Ёжик! — с забавной важностью представляет себя оголец, отвешивая церемониальные поклоны. И уточняет:
— Я не украйнець — я хохол!
— Яка ж тому разница? — удивляется Штык.
— Дуже богато разницы: вкрайнцы — це сумуючии, а якы шухерны — це хохлы!
— Подвалишься к нашей бражке или как?.. — спрашивает Голубь Ежака и нас: — Как вовкЫ за це дило бачат?
— Человек человеку волк, а волк волкУ друг и брат! — заявляю я. Остальные тоже галдят радостное согласие.
— Завждый радый до гарной компании причипиться, дэ вовкЫ хроши мають! — весело отвечает Ежак. — Та шоб було с кем жартуваты, як у анекдоти: «Спыймалы менты хохла та кацапа…» И давай Ежак прикалывать анекдоты, один за другим на сгальной украинской феньке! То ли талант у Ежака особенный, то ли настроение после фартовой отначки шухерное, но от каждого анекдота мы в лежку лежим, повизгивая и постанывая, потому как нормально смеяться сил нет.
И затертые анекдоты, но с ежачиными гримасами по-другому слушаются. А как ввернет Ежак в анекдотец смачное словечко хохляцкое вся кодла, держась за животики, со стонами по крыше катается. От дефлектора до дефлектора. Это такие трубы вентиляционные из каждого купе на крышу. А на трубе — крышечка конусом, чтобы дождик туда не капал. Под трубой в купе — тарелка железная на винте, регулировать вентиляцию.
Хорошо придумано: без дефлекторов на крышах было б не уютно. Голубь тоже ржет над приколами, но успевает делом заниматься: навар считает внутри сумки, чтобы ветром не сдуло. Штык тоже любит сгальной прикольчик выдать и Ежака подначивает ревниво:
— Ха, на таком сгальном языке, по натуре, не токо прикольчик, а приговор, где тебе вышак ломится, если послушаешь, то вместе с прокурором, ка-ак штык, ржать будешь!
Сдвигает Ежак черные брови, щурит длиннющие ресницы, да как выдаст наизусть, да выразительно:
Вот, и слова те же — украинские, над которыми мы только что ржали, а схватывает за сердце от тех слов тоска пронзительная… Что за сила в стихах настоящих?! И сыпятся на Ежака наши восторги:
— Ну, даешь!
— С таким талантом и на свободе?!
— Ярар бакши!
— Ото я и ховору, шо мошча!
— Ка-ак штык — силища!
— Ты что ли это сочинил?
— Ни. Це Тараса Шевченко вирши, — солидно отвечает Ежак, довольный впечатлением. И контратакует Штыка: — Ось, то-то… Нэ балакай, шо цей язык тильке для анекдотыв, як ций биндюжник: «Побачив кореша биндюжник та размовляить: «Же-о-оря, нахрен ты по-кацапивски»… И изображает Ежак на шухерной мордахе такое искреннее удивление простака биндюжника, что мы заглушаем хохотом финал анекдота, не услышав сути, а от этого становится нам еще смешнее…
— Ща, кобылка! Хватит ржать! Че! — Голубь перебивает хохот, сделав паузу, продолжает голосом московского диктора из гнусавого репродуктора: — Опэрсводка с фронта по борьбе с кулачеством! Ваа врэмя аап-пэрацыи паа прэвращению частной собственности в аабщественную у элемента, круто накрененного в буржуйство, изъято дензнаков на-а ааа… ааа… общую сумму… ммм… — Голубь закатывает эффектную паузу, играя на нервах… — четыреста восемьдесят пять колов, не считая насыпухи!
Судьба сына, 10-летнего Саши Войлошникова, ЧСИРа — члена семьи изменника Родины, изложена в романе «Пятая печать».«…Я участник многих событий, определивших современную историю мира. Мои размышлизмы и мнения — не плоды изучения маразматических мемуаров и кастрированных архивов. Это мои впечатления от того лихого времени, которое не я имел, а которое меня имело. А кое-какие мыслишки забредали в мою детскую тыковку еще до воспитания в детском заведении НКВД, где меня держали и содержали, как социально опасного пацана-рецидивиста.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.