Пятая колонна. Рассказы - [62]

Трое суровых военных вернулись с серьезным видом и сознанием восстановленной справедливости. Дверь крутанулась еще раз, и на пороге снова возник тот самый человек. Волосы падали ему на глаза, лицо было разбито в кровь, галстук сбился набок, рубашка разорвана на груди. В руке у него снова был его флитовый пистолет, он был бледен, глаза дико горели; сделав несколько шагов вглубь, он вызывающе, не целясь, произвел один-единственный выстрел-пшик просто в сторону всех присутствующих.

Я увидел, как один из тех трех военных двинулся ему навстречу, и увидел выражение его лица. К нему присоединилось еще несколько человек, они теснили мужчину назад между двух столов слева от входа, мужчина бешено отбивался, и когда раздался выстрел, я схватил решительную девицу за руку и потащил к кухонной двери.

Дверь оказалась заперта и не поддалась, когда я навалился на нее плечом.

– Лезьте за угол стойки и ложитесь на пол, – сказал я.

Она спряталась и встала на колени.

– Плашмя, – сказал я и толкнул ее.

Она разозлилась.

Все мужчины, кроме немца, который залег под столом, и молодого человека, похожего на школьника, который стоял в углу, вжавшись в стену, уже выхватили оружие. Три блондинки с отросшими у корней темными волосами взобрались на скамейку у стены и, стоя на цыпочках, беспрерывно визжали.

– Я не боюсь, – сказала решительная. – Это же смешно.

– Хотите схлопотать шальную пулю в пьяной перестрелке? – сказал я. – Если у этого шута горохового здесь есть друзья, все может очень плохо обернуться.

Но друзей у него, очевидно, не оказалось, потому что мужчины начали прятать свои револьверы, кто-то снял со скамейки визжащих блондинок, и все, кто бросился к месту драки, когда раздался выстрел, потянулись обратно, оставив мужчину с флитовым распылителем неподвижно лежать навзничь на полу.

– Никому не покидать помещения до приезда полиции! – крикнул кто-то от дверей.

Это были два вооруженных полицейских из уличного патруля, которые уже охраняли вход, и сразу после этого объявления я увидел, как шестеро посетителей выстроились в затылок друг другу, словно футбольная команда перед выходом на поле, отделились от толпы и свободно проследовали на выход через дверь. Трое из них были теми, которые в первый раз вышвырнули короля-Флита из бара. Один из них убил его. Они проходили мимо полицейских с карабинами, словно рабочие, выносящие оборудование и не имеющие никакого отношения к случившемуся. Когда все шестеро покинули бар, один из полицейских перегородил дверной проем карабином и крикнул:

– Всем оставаться на местах! Всем до единого!

– А этих почему выпустили? Если им можно, почему нам нельзя?

– Это авиамеханики, им нужно вернуться на аэродром, – сказал кто-то.

– Но если кто-то уже ушел, глупо держать остальных.

– Всем ждать представителей службы безопасности. Все должно быть по закону и в соответствии с установленным порядком.

– Но разве вы не понимаете: если ушел хоть один человек, глупо задерживать остальных.

– Никто отсюда не выйдет. Всем ждать.

– Комедия, – сказал я решительной девице.

– Это не комедия. Это ужас.

Теперь мы снова стояли, и она с возмущением глядела туда, где лежал король-Флит, широко раскинув руки и согнув одну ногу в колене.

– Я пойду помогу раненному бедняге. Почему никто ему не помогает и вообще ничего не делает?

– Я бы оставил его в покое, – сказал я. – Держитесь-ка лучше подальше от всего этого.

– Но это же просто бесчеловечно. Я прошла сестринскую подготовку и должна оказать ему первую помощь.

– Я бы не советовал, – сказал я. – Не приближайтесь к нему.

– Почему? – Она была страшно взволнована, близка к истерике.

– Потому что он мертв, – сказал я.

Прибывшая вскоре полиция продержала всех часа три. Начали они с того, что обнюхали все пистолеты – хотели таким образом установить, из какого недавно стреляли. После примерно сорокового им это, похоже, надоело, тем более что запах мокрой кожи все равно перебивал все остальные запахи. Потом они уселись за стол прямо за покойным королем-Флитом, который лежал на полу с восковыми серыми руками и восковым серым лицом, напоминая серую восковую карикатуру на себя самого, и принялись проверять документы.

Было видно, что под его разорванной на груди рубашкой нет нижнего белья, а подошвы на туфлях стоптаны чуть не до дыр. Лежа на полу, он выглядел маленьким и жалким. Чтобы подойти к столу, за которым двое в штатском проверяли документы, приходилось переступать через него. Муж решительной девицы, разнервничавшись, свои несколько раз находил и снова терял. У него был пропуск, но он положил его куда-то не в тот карман и долго, покрывшись испариной, искал, пока не нашел. После этого он снова сунул его куда-то не туда, и опять пришлось его долго искать. От этих поисков пот катился с него градом, волосы взмокли и завились колечками, а лицо покраснело. Сейчас ему бы очень пошел не только школьный галстук, но и кепочка, какие носят мальчики в младших классах. Обычно потрясения делают человека взрослее. Его этот выстрел сделал лет на десять младше.

Пока мы ждали своей очереди, я сказал решительной девице, что, с моей точки зрения, все это отличный сюжет для рассказа и что когда-нибудь я его напишу. Например, очень впечатляющим был эпизод с теми шестерыми, которые выстроились цепочкой и беспрепятственно проследовали через дверь. Она была шокирована и сказала, что я не должен описывать случившееся, потому что это компрометирует дело Испанской республики. Я сказал, что езжу в Испанию с очень давних пор и знаю, что неслыханное количество перестрелок случалось в старые времена, при короле, вокруг Валенсии, что за сотни лет до Республики в Андалусии люди резали друг друга огромными ножами, которые называются navajas, и что, если мне довелось стать свидетелем нелепого убийства в баре Чикоте во время войны, я имею право описать его так же, как если бы это случилось в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэсте или Марселе. Это не имеет к политике никакого отношения. Она сказала, что я все равно не должен об этом писать. Вероятно, и многие другие скажут то же самое. А вот немец, похоже, считал, что это очень забавная история, и я отдал ему последнюю пачку своего «Кэмела». Как бы то ни было, часа три спустя полиция наконец решила, что мы можем разойтись.