Пять сетов - [15]

— Хорошо, мадам! — отвечает он.

В машине Жан сидит молча. Чего он ждет? Путь до бара недолог — он не хочет, чтобы остановка машины и расплата с шофером прервала начатый разговор.

Народу в «Шеверни» немного. Час аперитива еще не наступил. Они располагаются в глубине зала, отделанном в стиле Ренессанс, возле высокого камина, которым уже давно не пользуются. Хотя в зале лишь они одни, зажигают свет. Он хотел бы заказать какой-нибудь крепкий напиток, но вынужден думать о своей форме, о своей завтрашней ответственности. Все же он берет немного джина с сельтерской и лимонной корочкой. Он не знает, как подойти к тому, что больше всего заботит его. Он хотел бы поговорить с ней о ней... и говорит о себе:

— Я волнуюсь за завтрашний день.

Конечно, он этим озабочен, но он сердит на себя за свои слова — она может подумать, что это главное. Впрочем, это область, знакомая им обоим,— такое предисловие сближает. Она отвечает обычными в таких случаях словами ободрения:

— Все будет хорошо!.. Накстера или Круша вы, несомненно, победите!

— А Рейнольда?— спрашивает он.

— Вы можете выиграть и у него. Впрочем, если Франкони победит его...

Она тут же чувствует, что совершила промах. Она должна была бы выразить уверенность, что он раздавит первый номер противников. Неловко Женевьева пытается исправить свою оплошность. Но он запальчиво прерывает ее:

— Я побью его!.. И побью того, другого, кто бы это ни был, Круш или Накстер, потому что нужно выиграть Кубок!.. Потому что нужно...

Она хорошо знает, что он хочет и не может сказать. Она произносит:

— Я уверена: вы поедете с нами в Австралию.

Один, очень недолгий момент он отдается во власть видениям, как будто это уже произошло. Он видит себя на пароходе, выходящем во вторник из марсельской гавани... Он вместе с Женевьевой прогуливается на палубе. Всегда с ней... Расстаются они лишь поздно вечером... О Рафаэле нет больше и речи.

Как же! Избавишься от него так легко! Вот он как раз появляется. «Шеверни» — одна из его «обителей», и он приходит сюда почти ежевечерне. Возможно, он даже заметил, как у «Ролан !арроса» они сели в такси, и последовал за ними. Во всяком случае, он притворяется удивленным. На весь зал он бросает: «Хелло!», стараясь придать себе английский прононс.

Он подходит к ним и делает вид, что хмурится:

— Ну, Гренье! Что вы здесь делаете? Вам следовало отдыхать! Скоро семь, а Лонлас сказал мне, что направляется прямиком к вам. Вы заставите его ждать!

Он подымает стакан Жана, подносит к носу:

— Да вы еще пьете спиртное!

— Три капли джина в большом количестве воды,— заступается за него Женевьева.

— Ну-ну, мой друг, быстренько отправляйтесь отдыхать!.. И хорошо расслабьтесь!.. Постарайтесь хорошенько выспаться. И в особенности — без снотворного!

Он думает, должно быть, что Жан так вот и послушается, встанет и оставит его наедине с Женевьевой. Он ошибается. С упорством застенчивых людей Жан не двигается с места и отмалчивается. Если Рафаэль хочет вызвать его на объяснение, что ж, пусть произойдет объяснение! Так или иначе, нужно, чтобы оно произошло, если Жан хочет перед завтрашней игрой освободиться от тягостного чувства, от которого сжимается сердце.

Совсем не так представлял себе Жан разговор с Женевьевой. Он полагал, что они будут одни. Думал, что сумеет найти слова, чтобы признаться ей в своих чувствах, чтобы убедить ее принять решение. Теперь же Рафаэль тут как тут. И не уйдет. У него своя машина, и он предложит Женевьеве отвезти ее потом домой.

— Вам не следовало выходить из дому, друг мой! Ведь вы обещали мне. Думаю, вы отдаёте себе отчет в том, какая ответственность ляжет на ваши плечи завтра?

— Я не нуждаюсь в вашем напоминании! — резко отвечает Жан.

— Боюсь, что, к сожалению, нуждаетесь! Скажите ему сами, Женевьева!

Она хорошо знает, что он привел ее сюда, потому что хотел с ней о чем-то поговорить. Должно быть, она знает даже о чем. Но Рафаэль тут— и удобный момент прошел. Придется отложить до другого дня. На когда?

То же думает и Жан. Но он решает, что это должно, как он поклялся себе, произойти сегодня. Он смутно чувствует, что удачный момент безвозвратно уходит. Рафаэль пропускает мимо ушей его язвительные слова и как ни в чем не бывало продолжает:

— Дорогой мой, избегайте всего, что способно привести вас в нервное состояние. Оставьте этот джин! Он не больно-то способствует вашему удару справа. Я отвезу мадемуазель Перро домой.

— Нет,— цедит Жан сквозь сжатые зубы.

Итак, открытого конфликта, скандала не избежать. Все трое знают это теперь. Рафаэль, чувствуя себя сильным благодаря полуобещанию, которого он добился в тот вечер, думает, что может воспользоваться случаем, чтобы поставить точки над «и». С издевкой и немного фатоватой усмешкой он заявляет:

— Могу ведь я остаться с ней, раз мы — вам-то можно сказать, это еще не официально,— раз мы жених и невеста?

Жан вскакивает. Он не обрушивается на Рафаэля с руганью. Не говорит: «Вы лжете». Не задает он вопросов и Женевьеве, не спрашивает ее: «Это правда? Так ли это в самом деле?» Он только встает. Вся кровь отхлынула у него от лица, и внезапно, без слов, он поворачивается и идет к выходу.