Пять лепестков на счастье - [7]

По залу пронеслась волна восклицаний, после чего воцарилось молчание, а затем раздались дружные громкие аплодисменты.

Невыносимое унижение – сидеть здесь, внимательно через лорнет рассматривать актрису, изображая полное безразличие. Любови Николаевне казалось, что все зрители в зале украдкой поглядывают на нее и шепчутся: «Смотрите, смотрите, Петр Гордеевич решил показать жене любовницу».

Ничего не оставалось делать, как только выше поднимать подбородок, внимательно глядеть на сцену, а когда уж совсем невыносимо – обмахиваться веером.

Она не хотела идти в театр.

– Уволь меня от этого развлечения, Петр Гордеевич, – говорила Любовь Николаевна накануне мужу. – Там будет много народу, душно, да и голова обязательно разболится. Пятого дня на концерт ходили, так потом мигренями мучилась.

– Ну, душа моя, сделай одолжение, – он целовал ей руку, – ты же знаешь, не ради развлечения идем, а ради наших дорогих гостей. Лавки московские на кону.

Эти гости были еще одной заботой ко всем прочим, жили в их доме уже третий день и жаждали развлечений. А какие развлечения могут быть в маленьком провинциальном городке? Вот разве что театр.

Муж гостей обхаживал как мог. Алексей Григорьевич Рысаков имел торговые ряды в Москве и приехал по какому-то важному денежному делу. А на попечении Любови Николаевны была его маленькая круглолицая жена.

– Хорошо, Петр Гордеевич, один раз.

– Вот и славно, душа моя, – поцеловал он супругу в лоб. – Пойду, обрадую наших гостей, да и билетами озабочусь.

Сидела теперь Любовь Николаевна в ложе, хлопала наравне со всеми Павлине Смарагдовой, первой актрисе театра, представляла, как придет она после поклонов в свою гримерную, а там корзины с цветами ждут. И одна из них – подарок ее мужа.

То ли от шума, то ли от духоты, но виски начало сдавливать. Жди мигрени.

Актеры кланялись, аплодисменты не смолкали. Павлина Смарагдова улыбалась, приветственно раскидывала в стороны руки и упивалась своим успехом.

– Все же тоща она как палка, – сказала вдруг, не понижая голоса, Рысакова. – У нас в Москве первые актрисы пухленькие, с ямочками на щеках, а эта вся высохшая.

– Ну какие глупости ты говоришь, – постарался сгладить бесцеремонные слова жены Алексей Григорьевич.

– А что? Разве я неправду говорю? Вот, например, Лебяжья-Загорская.

Любовь Николаевна украдкой посмотрела на мужа. Он сидел спокойно. Большой, представительный, лишь слегка огладил крупной рукой сзади шею, а потом сделал несколько ленивых хлопков. За последний год волосы на его голове поредели, открывая высокий лоб. Но внешности Петра Гордеевича это не портило, даже наоборот – добавляло солидности. Он ничем не выдал, что слова Рысаковой, которая не знала про интрижку с актрисой, задели его.

– А что вы думаете, Любовь Николаевна? – не унималась московская купчиха.

– К сожалению, Лебяжью-Загорскую я не видела, судить не могу.

– Так вам обязательно надо посмотреть, мы приглашаем, не правда ли, Алексей Григорьевич?

– Конечно-конечно. – Рысаков успокаивающе похлопал жену по руке.

Аплодисменты наконец закончились, занавес опустился, и зрительный зал начал пустеть. Поднялись и посетители ложи. Покидая театр, Любовь Николаевна подумала вдруг с каким-то внутренним торжеством, что сегодня ее муж за кулисы не пойдет, а отправится вместе с ней и гостями домой для позднего ужина. Дела превыше всего. Жена превыше любовницы.

Любовнице же останется корзина цветов.

2

На следующее утро Любовь Николаевна из своих комнат не вышла.

– Мигрень, – извиняющимся голосом сказал за завтраком Петр Гордеевич.

– Ох уж эти нежные барыни, – ответил Рысаков, намазывая маслом булку. – Я потому и не стал заглядываться на ученых, решил – сам купец, так и возьму себе купчиху. Как видите, не прогадал.

– Да будет тебе, Алексей Григорьевич. – Прасковья Поликарповна вся зарделась.

Петр Гордеевич ничего не ответил, лишь развернул утреннюю газету. В словах Рысакова была своя правда. Захотел он себе жену образованную и утонченную. В приданом Петр Гордеевич Чигирев не нуждался, был у него кирпичный заводик, который приносил немалый доход. В теплые месяцы приезжали на заработки мужики из соседних деревень месить глину. Дело шло хорошо. Еще лавки были в Воздвиженске, а в планах – постройка новой мануфактуры. Петр Гордеевич возлагал на нее особые надежды.

– Может, к вечеру у Любови Николаевны все пройдет, – решила успокоить хозяина дома Рысакова. – А кофий у вас, Петр Гордеевич, замечательный.

3

Из комнат выйти все же пришлось. К обеду их ждали в гости у Шелыгановой. Любовь Николаевна неспешно приводила себя в порядок перед зеркалом. Отражение было бледно. Разве румянами воспользоваться? А не все ли равно? С румянами или без румян – будут судачить, да и вчерашнее появление в театре наверняка уже обсудили. Как до этого обсуждали ее бездетность.

Замуж за Петра Гордеевича она вышла восемнадцатилетней девушкой. Брака этого не ожидал никто. Отец Любови Николаевны был известным в городе лекарем.

Мать скончалась родами. Воспитанием дочери занимался отец, которого она нежно любила. И хотя практика у доктора была обширная, дать за дочерью большого приданого он не мог. Разве только свои сбережения. Единственная надежда – приглянуться умному доброму человеку. А приглянулась она вон кому!