«Сдрейфил я, — пытался Замятин подтрунивать над собой. — Первый звоночек брякнул, и сразу сдрейфил». Потом он решил, что совсем задергался, измотал нервы. А утром вызвал его к себе главный инженер.
— Придется, Сергей Степанович, ехать на атомную. Там не все ладится с вашей конструкцией.
— Именно? — насторожился Замятин.
— Как всегда, пустяк. С монтажом что-то. Но мне звонили — требуют шефа.
Конструкция, о которой говорил главный, была последней работой группы Замятина.
Главный, заметив, что Сергей Степанович задумался, подошел к нему и с несвойственной ему грустной ласковостью сказал:
— Поезжай, Сергей Степанович. Тебе нужно.
Замятину показалось, что главный знал что-то большее и намеренно старался это скрыть.
— Почему вы не включили меня в группу на новый заказ? — спросил он неожиданно.
Главный ответил не сразу, прошелся по кабинету, заглянул в окно и, не поворачивая лица, сказал:
— А вот съездишь… Тогда уж…
Снова, как после разговора с Костей, у Замятина защемило на сердце: «Он что-то знает обо мне… Но что?»
И все-таки собирался Замятин в дорогу весело, с удовольствием упаковывал чемодан, толкался в магазинах, покупал дорожные мелочи, хотя ехать в поезде было всего сутки. Он думал, что снова сумеет увидеть мать, если завернет к ней на обратном пути. Он огорчил ее перед отъездом, не захотел говорить о Можаеве, а не следовало бы этого делать. Ведь она давно вместе с Клавдием Ивановичем и, наверное, не раз тосковала, что сын не принимает его. А главное — ему начинало казаться, что где-то в пути, в незнакомых местах его ждет нечто необычное, удивительное. Он прочно уверовал в это и приехал на место со странным чувством ожидания.
В гостинице Замятин с трудом получил небольшой номер, где стояли деревянная кровать, громоздкий шкаф и письменный стол. Номер был тесный, неудобный, но понравился Замятину. Атомная электростанция строилась за городом, и туда надо было ехать на автобусе более часа. Дорога уходила за реку, мимо молодых соснячков. И это Замятину нравилось. Он с удовольствием вставал рано утром, потом ехал в автобусе, глядя в окно. На черной земле еще местами желтел талый наст, поблескивая слюдяной коркой на восходном солнце; покачивали ветвями красностволые сосны.
Он торчал на станции допоздна, а вечерами бродил по улицам незнакомого города. Больше всего ему полюбилось место неподалеку от гостиницы у чугунной оградки, за которой был спуск к реке. Здесь по вечерам было спокойно, виднелся другой берег, где тоже был город, построенный, видимо, недавно, а за ним начиналась степь. В лунном свечении она была похожа на утихомирившееся море, и в дымном синем тумане нелегко было различить черту, отделяющую ее от неба.
На седьмой день своей жизни на новом месте Замятин стоял возле мокрой чугунной ограды, подняв воротник пальто, чтоб заслониться от студеного ветра, пахнущего талыми снегами, курил и в бездумном спокойствии смотрел на степь, на расплывчатые огни за рекой. В синих сумерках лопался лед, и звук, похожий на тупой подземный взрыв, долго висел в воздухе, медленно тая в приглушенном городском гуле.
— Помогите! Эй, слышите! — вырвалось откуда-то снизу. Замятин не сразу понял, что этот сердитый оклик обращен к нему. — Глухой вы, что ли?
Замятин перегнулся через ограду и на склоне увидел девушку. Она стояла, неестественно подавшись вперед, словно пыталась за что-то уцепиться, и держала в вытянутой руке сумку. Ноги ее увязли в снежном крошеве.
— Помогите же! — с капризной требовательностью опять выкрикнула она.
Замятин перелез через ограду и, стараясь ступать на твердое, приблизился к девушке.
— Осторожно, здесь яма, — предупредила она.
В зыбком свете белело испуганное лицо. Замятин вспомнил, что видел эту девушку утром в гостиничном буфете, где завтракал перед тем как ехать на атомную станцию. Буфет только открыли, и посетителей в нем было мало. Она вошла решительно, держась рукой за черный ремень сумки, переброшенный через угловатое плечо. Был на ней английский костюмчик «джерси» из серой шерсти, светлые волосы коротко острижены. Она спросила молока и ватрушку, не присаживаясь к столу, быстро позавтракала у буфетной стойки и так же решительно, как и вошла, покинула буфет…
Замятин подал руку. Девушка ухватилась, он потянул, и она вскрикнула.
— Кажется, сломала ногу, — плаксиво, растерянно сказала она.
— Как вы сюда попали? — удивился Замятин.
— Так… О, черт!
— Беритесь! — приказал Замятин.
Девушка ухватила его за шею, прижав влажный воротник к щеке. Замятин поднял ее на руки и почувствовал слабую боль в животе. «Не надо бы этого делать, — досадливо подумал он. — Врач строго наказал — не поднимать ничего тяжелого». Он донес девушку до ограды, опустил за перилами и сказал:
— Теперь вставайте.
Она уцепилась за чугунные перила и встала, поджав ногу. Замятин перелез к ней.
— Сможете идти? — спросил он.
— Я сейчас попробовала. Если наступать на носок, то не так больно… Вы доведете? Мне в гостиницу.
— Знаю, — буркнул он.
Она не удивилась, молча подхватила его под руку. До гостиницы было два квартала. На тротуаре лед еще не везде стаял. Наверное, тут плохо убирали зимой снег, и потому образовалась плотная твердая корка. В лужах поблескивали белые шары фонарей. Замятин вел девушку не спеша, выбирая асфальтовые островки, где было посуше.
