Пять дней и утро следующего. Астраханский вокзал - [46]

Туман постепенно рассеивался. На дне оврага бурлил ручей. Благодаря отходам мебельного производства он не замерзал даже в самые лютые морозы. Илья спустился по склону. В том месте, где ручей втягивался в бетонированную трубу, он присел и снова огляделся. Ледяной наст с вмерзшим в него камышом держал крепко. Илья положил сверток на наст, заголил руку, окунул в ледяную воду.

Банка была на месте. Илья достал ее, проверил герметически закрывавшуюся крышку. В банке лежал капитал, предназначенный для покупки дачи. Илья переложил деньги из кармана в банку и снова тщательно ее закупорил.

Теперь он совсем близок к цели: прописка — и сразу домик в Подмосковье. Через месяц-другой можно будет, пожалуй, перевозить семью.

Обратный путь к домам оказался много легче. Прижимая сверток локтем, Илья поднялся по склону оврага, прямиком быстро дошел до жилого массива. По случаю праздника в домах не было ни одного темного окна. Илья нашел дом, поднялся лифтом на восьмой этаж.

— Вы?! — Принимая сверток, хозяйка затрепетала. — Догадываюсь, что это. Хрусталь? — Она пожала руку красноватыми крепкими, похожими на мытую морковь в пучке пальцами. — Очень тронута, спасибо. Все в сборе. Он должен сейчас подъехать, уже звонил…

Ждали начальника жэка, который обещал помочь с пропиской. Илья снял пальто, закурил, прошел к висевшему в конце коридора зеркалу. Из овальной рамки на него глянуло несколько помятое лицо тридцатилетнего мужчины, с крупным носом и чуть заметной красноватой ниточкой в глубине левого глаза. Илья поправил галстук.

«…Этот костюм, рубашка, чистое лицо, руки — разве легко было содержать себя в чистоте, когда приходилось ночевать где попало — на вокзальных скамьях, даже в подъездах?! Сейчас самое страшное позади. Есть деньги, жилье, правда, еще нет прописки».

Позади раздался звонок — Илья вздрогнул. Проклятые нервы!

— Наконец-то! — Хозяйка пошла кому-то навстречу, послышался звук поцелуя. — А мы уж совсем заждались! Теперь все в сборе.

— Погода-то какая! Еле нашел такси, — ответил густой бас. — Вся Москва как с цепи сорвалась!

Вслед за ними Илья прошел в гостиную.

— Илья, племянник Виктора, учитель физики в школе в Юрюзани и студент-заочник Института иностранных языков, — начальнику жэка надо было говорить правду — все равно узнает из документов.

— Помню. — Начальник жэка оказался нестарым, но с лицом, изрытым морщинами. — Я уже зондировал почву, молодой человек, кажется, все будет в порядке. — Кивнув Илье, он снова повернулся к хозяйке: — Так что у нас главное, мать? На что, так сказать, прицел держать? Грибы? Соленья?

Чтобы не мозолить глаза, Илья незаметно удалился. В кухне муж хозяйки, Виктор, вел разговор об ипподроме:

— …Первым Натюрморт был — все видели! От Магнолии и Евфрата.

Одна из хозяйничавших в кухне женщин вручила Илье круглый консервный нож:

— Вот кому поручим консервы. Люблю, когда мужчины накрывают на стол: красиво у них получается.

Илья улыбнулся из приличия. Другие женщины его не интересуют, хотя он в браке уже восемь лет. Он любит жену. Это как страсть. Как она сказала ему перед отъездом? «Страсть» и «страдание» — слова даже этимологически связаны. То же и в немецком — «ляйден» и «ляйденшафт». У нее врожденная способность к языку… Нет, он не ошибся, когда настоял, чтобы она тоже поступала в иняз. Тесть был против: лишь две специальности тесть считал на свете стоящими — бухгалтера и часового мастера… Да еще, пожалуй, врача!

— У вас определенные способности, молодой человек. — Женщина сделала еще одну попытку его расшевелить.

— Только прилежание.

— Прилежание и упорство лучше, чем гений и безалаберность.

«…Сейчас другое время, — доказывал Илья тестю, — о куске хлеба и глотке воды можно не заботиться, а вот о машине, о даче…» Они сидели у тестя в избе, разговаривая, смотрели на вытянувшуюся вдоль забора поленницу. «Если не будете нам мешать, обещаю, она будет счастлива. Я на ветер слов не бросаю». Это был еще один вексель, по которому теперь следовало расплачиваться. Тесть молча пил чай, размачивая сушки в молоке. Будь он покрепче, лет десять назад, он бы не потерпел у себя за столом таких разговоров. «Она будет учиться заочно, уедет со мной в Юрюзань. Но и там мы надолго не останемся, переедем в большой город». — «Каким же это путем?» — спросил старик. «Посмотрим», — пожал плечами Илья. Тесть помолчал. «Будто вся жизнь для тебя в этом, Илья, — дача, машина… Зверьки есть такие — леминги. По радио передавали: упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, как кто их гонит! Стая за стаей. Там и топятся… Ничем, передали, не своротишь!»

— К столу! — закричали из комнат.

Облезлый хозяйский дог вошел в кухню, прижался мордой Илье к колену.

«Откуда же такое чувство, будто что-то обязательно должно случиться? Словно взялся обучить грамоте этого старого, облезлого дога, прозаложил голову: или он научится читать, или моя голова с плеч долой. И с кем-то из нас неминуемо что-то произойдет! — Илья тихо отстранил собаку. — Может, милиционер на вокзале о чем-то заподозрил? Он как-то странно посмотрел… Или мне показалось? Конечно, все завертится, когда объявятся первые потерпевшие. Скорее бы он проходил, Новый год!»