Пьяное лето - [14]

– Ну вот, – удовлетворенно сказал великий народный писатель, – теперь можно выпить еще пива.

И, достав из кармана брюк сотенную бумажку, пренебрежительно бросил ее на стол.

– Бери на все сто, – важно сказал он, – я уж и не знаю, сколько раз ты со мной пил на халяву.

Я засмеялся и, взяв сто рублей, по известному в данной ситуации сценарию: «кто угощает, тому и услужат», двинулся с пустыми кружками к стойке. «Вот так-то все вы, городские, такие, привыкли пить на халяву», – словно слышал я в спину обычные для великого народного писателя слова и внутренне смеялся. «Ах, жалко нет со мной здесь Толика Степанова, – думал я, – мы бы с ним вместе посмеялись».

* * *

Прошел еще один месяц этого жаркого, влажного и, можно сказать, удушливого лета. Наступил облегченный сентябрь. Жара стала спадать, стала сходить на нет. И хотя деревья все еще стояли в пыли, и в каком-то мучительном ожидании просили пить, просили влаги, дождя, по утрам можно было легко вздохнуть: наступала осенняя прохлада. Вот тут-то и появился русский писатель Анатолий Степанов.

– Толик, едреныть, куда ты пропал? – спросил я, увидев знакомое лицо, глядевшее на меня с обычной улыбкой. Он стоял на пороге моей новой квартиры на проспекте Культуры. – Я уже перестал тебя ждать. Я уже думал: все, конец! Какой молодец! – вот так вот взял и окончательно ушел. Я тебя уже похоронил и, можно сказать, с почестями похоронил. Ведь мы тебя по всему городу искали: нет тебя ни дома, ни в Эрмитаже, ни в Союзе писателей, ни в крематории. Где ты был? Что ты делал?

– Думал! – сказал Толик, и это было сказано так, что в это можно было поверить.

– О чем ты думал? – спросил я с любопытством. Когда Толик Степанов начинает думать, его всегда нет дома, он всегда где-нибудь да пропадает.

– Я думал о спасении России, – сказал по-прежнему с улыбкой Толик. – Я думал, как ее спасти и что будет с нами.

– Ну и что? К чему ты пришел?

– Ох, – сказал Толик.

– Что «ох»? – спросил я.

– Ох, – только и смог повторить русский писатель Анатолий Степанов.

– Толик! – сказал я и тепло наполнило мою душу при виде моего друга. – Ты, я вижу, времени зря не терял. Ты, я вижу, помимо пьянства, из христианина постепенно превращался в дзэн-буддиста. Пойдем выпьем. Пойдем выпьем по сто пятьдесят – я тебя угощаю. Авось, и мне какая-нибудь путная мысль придет. В последнее время я что-то весьма отупел, то ли от старости, то ли от нищеты, то ли от дефолта… Пойдем.

Мы выпили. Потом выпили еще, и я не помню, как я оказался дома.

Был год великой и страшной депрессии. В небе высоко стояло солнце, был парад планет, горели леса.

Хроника детства Владимира Кузанова

Должен сказать, что мой род несет в себе какое-то тяжкое преступление. Я даже с уверенностью могу сказать, каким было это преступление, хотя и не могу назвать имя преступника. Одно мне известно, что произошло оно в первой половине XIII века, на территории бывшей Тверской губернии, откуда и началась история моих предков, история ничем не примечательная.

Известно лишь, что они были черносошные крестьяне и никакого движения из своих мест в течение шести веков не производили, и только в начале века они, в лице моего деда и бабушки, позволили себе заглянуть в Петербург, после чего и началась та история, которая непосредственно связана с именем моих ближайших родителей, моего отца и матери.

Я думаю, из вышесказанного становится ясным, каковым было это преступление, и больше не хочу останавливаться на этом, скажу несколько слов в защиту преступника, ибо создается впечатление, что я сожалею о содеянном, как и сожалею о варварском вступлении монголов в нашу страну.

Ни в коем случае. Вообще, как мне кажется, мы, потомки двух великих народов, славян и монголов, должны в равной мере ценить славу и позор обоих предков, не отдавая ни тому ни другому лавровую ветвь первенства, ибо кто знает, каковой была бы судьба этих народов, если бы они не воссоединились.

И потом, кто знает, каковой была бы моя судьба, которая связана с именем такой прекрасной и великой страны, какой является Россия, один звук которой приводит меня в священный восторг, и я, подобно древним россиянам, восклицаю: «О русская земля, ты уже за холмом!»

Говоря об истории моих предков, истории ничем не примечательной, я не могу не упомянуть, что однажды, выйдя откуда-то из темных глубин прошлого и раскорчевав лес вдоль реки, они стали мирно сажать лен и морковку, до тех пор пока судьба не забросила мою бабушку в Петербург, где она повстречала моего деда, которого увидела в дверях чайной с полотенцем на левой руке, с усами, напомаженными и закрученными кольцами вверх, а также с маслянистыми коричневыми глазами плута и бабника.

Тут ее непросвещенное сердце не выдержало – она увидела в моем предке идеал мужчины и красоты и, выпив пять стаканов персидского чая с бубликами, она отдалась ему, плача от радости и любви.

Так началась новая ступень в развитии моего рода, где рассказ о большинстве событий вели уже очевидцы.

* * *

Мой дед после скитаний по городам России, где он был сапожником, слесарем и половым, прикопив порядочно денег, уехал в свою родную деревню, где стал крестьянствовать, то есть сажать лен и морковку, что не мешало ему по-прежнему быть приверженцем городской жизни и города.