Пядь земли - [39]

— Где вилы? — рычит. — Ужо я из него кишки-то выпущу…

Посланцы бегут к Лацитоту и обратно: там ждут свой черед музыканты. А черед их настанет, когда готова будет чига. Ферко возвращается домой от невесты: до свадьбы ему каждый вечер надо там быть, таков обычай. Хлопают двери, сапоги стучат; мужики, входя в дом, снег обивают на пороге. Во всяком случае, стараются обивать — и в сенях, и на пороге дорожки мокрых следов. Вдова Пашкуй то и дело заглядывает в угловую комнату: опускать чигу или рано еще?.. Вот-вот будет готово; пора накрывать на столы. Звенят ложки; шум, смех стоит в доме — лишь иногда стихает, словно камыш, когда ветер отклонит его в сторону от тропинки.

Поели — и тут музыканты берутся за дело. Парни входят толпой, ведут девок танцевать. «Эх, пляши, пляши, давай… у других не отбивай…» — покрикивают и так бьют каблуками в пол — аж звон стоит.

Все уже пляшут, только Красный Гоз стоит у двери, возле цыган. Сигаретой затягивается торопливо, чтобы скорей догорела, смотрит, как она уменьшается; дым изо рта пускает. А сам глаз не поднимает. Словно ждет чего-то, а чего — неизвестно. Илонке тоже непонятно, чего он ждет. Илонка тоже стоит одна, у противоположных дверей. Ее никто не позвал танцевать. Да и кто позовет: все ведь знают, что она с Красным Гозом гуляет. И что на будущей неделе он ее посватает. Смотрит Илонка боязливо поверх голов туда, где стоит Красный Гоз. Не видит он ее, что ли? Не видит, наверное… Что-то нужно сделать, чтобы он ее заметил. Подойти к нему… да очень стыдно. И так тоже стыдно, что он стоит там, а она здесь… Ох, господи, почему он не смотрит на нее?

А Красный Гоз, вот он — уже смотрит. Да еще как смотрит. Зло бросает на пол сигарету, давит ее носком сапога и, глядя перед собой, идет к Илонке. Не дожидается, пока ему танцующие пройти дадут: просто берет и расталкивает их грудью. А ведь когда парень с девкой танцуют, нет для них в мире никого важнее, чем они двое. Поэтому обижены все на Гоза смертельно. Но задираться? С Красным Гозом? Ну нет. Потом как-нибудь… Найдется и на него управа.

Словом, Красный Гоз через танцующих проходит, останавливается перед Илонкой и, не глядя, протягивает к ней руки. Одну на пояс кладет, другую на плечо — и уже пляшет.

Что это сегодня с Йошкой?..

Ах, да что там. Раз он здесь, с ней, значит, все хорошо.

— Не нравится мне, как ты учительше говоришь «целую ручки», — начинает Красный Гоз без всякого предисловия, и даже теперь не на Илонку смотрит, а мимо нее, в стену.

— Я? Ты что? Когда это я…

— А хоть вчера, например. И всегда.

— О, да ведь… а что в этом такого? Все так говорят, нехорошо по-другому.

— Нехорошо… Я как-нибудь лучше знаю, что хорошо, что нехорошо. Она такая же девка, как и ты. При чем же здесь «целую ручки»? — сердится Гоз. Да только чувствует Илонка, не из-за этого он злой: тут какая-то другая причина. Только вот не знает какая.

— Ладно, больше не буду так говорить.

— Это еще почему?.. — снова сердится Йошка. Теперь уже за то, что слишком Илонка уступчива. Нет чтоб оправдываться, спорить: до того мягка да покорна, будто муха в сметане. Интересно, она со всеми такая послушная, как с ним? Эх, полклина земли… хата… Играют цыгане, и вторая скрипка все время чуть-чуть припаздывает. Поэтому кажется, что музыка играет где-то за забором, долетая оттуда вместе с эхом. В горнице — пыль столбом; все танцуют. Это уже как будто и не танец вовсе, а что-то такое, на чем мир держится. Скажем, когда копать надо, человек копает, когда проголодается — ест, когда устанет — спит. Так и сейчас: все танцуют, потому что… ну, потому что полагается. Вон Тарцали с Пирошкой Пашкуй: голова поднята, сам назад отклонился, шапка заломлена, плечи не шелохнутся. Лицо скорей мрачное, чем веселое. Все, что кричать полагается, парни уже откричали, теперь помалкивают. На трезвую голову легко ли дурачиться? Ферко, правда, выслал на веранду фляжку с вином, да она сразу попала к Косорукому Бикаи, а рядом еще Макра стоял, тут фляжке и конец пришел. Даже на дне не осталось.

— От…ды…хай… — выводят музыканты смычками; значит, первый танец кончился. Еще два впереди. В таких случаях закон — три танца.

Если на первый танец зовет парень ту девку, с которой гуляет, которая его милой считается, то на второй положено пригласить ее подружку. А на третий — опять свою. Это — тоже закон. И все ему подчиняются — один лишь Красный Гоз мрачно сосет сигарету, нагнув по-бычьи голову. Хм, стало быть, ему теперь с Илонкиной подругой плясать, а потом снова с Илонкой? Ну ладно… Однако Илонка что-то опять притолоку подпирает: никто с ней танцевать не захотел. А зачем: пусть Красный Гоз и танцует, раз она его девка. Илонка вначале ужас как стыдится, что никто к ней не подошел, а потом, эх, пожимает плечами. Ладно, ладно, еще неделя или две, и у них с Йошкой тоже будет чига, и будут парни с девками отплясывать не хуже, чем нынче у Тотов. Не отвертится Йошка: привязала она его к себе накрепко, осечки тут не будет. Потому, наверное, он сейчас и невеселый такой, бедняга…

Кто-то подает в дверь фляжку с вином. Макра сразу ее подхватывает, пьет, потом отдает Тарцали. А сам трясет головой, словно в воду окунулся, и кричит: