Путник, зашедший переночевать - [191]

Тексты Агнона не дают однозначного ответа на эти вопросы. Чем ближе они к современности, тем более расплывчатыми становится их финал — как, например, в «Песчаном холме», в «Обрученных», где герои застывают в немой сцене, или в том же «Вчера-позавчера». В самом деле, что символизирует собой нелепая смерть молодого сиониста от укуса бешеной собаки в этом романе? Просто насмешливую непредсказуемость человеческой судьбы или грядущий провал сионистского проекта? И случайно ли, наконец, что самый амбициозный замысел Агнона (в романе «Шира»): напрямую показать, каким в действительности становится современный, рационалистический и секулярный еврейский Израиль, — вообще остался незавершенным, несмотря на десятилетия повторных возвращений автора к рукописи? Не является ли это скрытым признанием самого Агнона в отсутствии у него однозначного ответа на главный вопрос его жизни? В самом деле, что может быть более убедительным подтверждением «открытости текста», чем отсутствие у него конца?

Однако эта незаконченность, отсутствие однозначных выводов — то, что мы назвали «открытостью текста», — не всегда тождественно отчаянию. Вопреки мнению некоторых агноноведов, Агнон — не «еврейский Кафка», несмотря на сходство рассказов из агноновской «Книги деяний» с «Процессом» или «Превращением». Иерусалимская исследовательница Зоя Копельман, анализируя один из этих рассказов, «Документ» (в котором герой проводит трое бессонных суток в лабиринтах безликого бюрократического Учреждения, безуспешно пытаясь получить нужный документ), тонко замечает, что эта вполне кафкианская вещь завершается тем, что герой оказывается на балконе, откуда ему, уже пришедшему в отчаяние, неожиданно открывается вид на голубизну лежащего ниже озера, и это должно напомнить «идеальному» читателю (да и многим неидеальным тоже), что голубая центральная нить той накидки с кистями, что обязательна для верующих евреев, призвана напоминать о Боге и внушать надежду. Кафка и Агнон, стало быть, разнятся тем, что позади у Кафки нет традиции, а потому впереди у него нет и надежды; у Агнона же они есть.

Это косвенно подтверждает и сам Агнон. Устами своего любимого Хемдата, которому он иногда доверяет свои сокровенные мысли, Агнон в одном из рассказов говорит: «Я не пришел в этот мир, чтобы ответить на вопрос: куда мы идем? Но я иногда отвечаю на вопрос: откуда мы пришли». Иными словами, прошлое не вернуть, оно стало прошлым, такова высшая воля, но прошлое реально, пока оно хранится в нашей памяти. Это дает надежду: знание, откуда мы пришли, — то есть сохранение традиции — может дать нам ориентир в загадочном «куда мы идем». Это, видимо, и есть единственный, по мнению Агнона, честный ответ современному человеку. Джеффри Сакс, редактор «Библиотеки Агнона» в издательстве «Тоби пресс», в своей лекции «О религиозности Агнона» назвал эту позицию «шатким мостиком». Шаткий, верно; но важней, однако, что, будучи шатким, этот мостик тем не менее намечает возможный путь в будущее. Это заставляет нас думать, что цитата из Иеремии, вызывающе вынесенная Агноном в название своего главного романа, не означает, будто он считает еврейский народ «окончательно покинутым», — как, впрочем, не означает она этого и у самого пророка.

Несколько слов о Бучаче

Бучач находится на юге Тернопольской области Украины, в долине реки Стрыпа, в окружении высоких холмов. Название города происходит от старославянского слова «буча» — в значении «бурные вешние воды, глубокая стремнина», что довольно точно отражает окружающий ландшафт. Такой же бурной была история города. Первоначально он входил в состав Галицко-Волынского княжества, затем перешел к польским магнатам Бучацким, которые энергично защищали его от крымских татар; в 1648 г. его ненадолго захватил Хмельницкий; в 1655 и 1667 гг. его осаждали крымские татары; а в 1672 г. город был захвачен гетманом Дорошенко и турецким султаном Мехметом Четвертым, и в нем был подписан т. н. Бучачский договор между Турцией и Польшей, разделивший город на две части (по Стрыпе). В 1683 г. поляки одержали победу над турками под Хотином и Бучач вернулся в состав Польши (именно тогда польский король Ян III Собеский посетил Бучач, и в память об этом около городского источника была установлена памятная плита с надписью, что здесь отдыхал король). В 1772 г., после первого раздела Польши, Бучач отошел во владения Габсбургов (с начала XIX в. — Австрии; с 1867 г. — Австро-Венгрии).

По данным 1880 г., в Бучаче насчитывалось 8967 жителей, в т. ч. евреев — 6077, поляков — 1816, украинцев —1066.

В 1884 г. через Бучач прошла железная дорога Станиславов — Бучач — Ярмолинцы. В 1910 г. в городе проживало уже около 15 тысяч жителей.

Во время Первой мировой войны в междуречье Серета и Стрыпы проходила линия фронта. 15 августа 1914 г. в город вошла русская армия и занимала его до июля 1917 г., когда город снова заняли австро-венгерские и немецкие войска. 1 ноября 1918 г. в Галиции к власти пришли украинцы и создали Западно-Украинскую Народную Республику. В июле 1919 г. город оккупировали поляки. 10 августа — 15 сентября 1920 г. в Бучаче находилась Красная Армия.