Путник, зашедший переночевать - [165]
«Получается, что теперь все дела по дому легли на тебя, Ципора, — сказал я. — Как ты с этим справляешься, маленькая хозяюшка?»
«Если бы это было так, — вздохнула Ципора, — это еще было бы ничего».
«А что же не так?» — спросил я.
«А то, что иногда маме приходится встать и самой пойти на рынок, потому что зимой я отморозила ногу и теперь она у меня болит».
«Да, Ципора, я заметил, что у тебя рваные туфли», — сказал я.
«Но бедность — это ведь не позор», — сказала Ципора.
«Бедность — это не позор, — согласился я. — Бедность — это беда!»
«Ничего, — сказала Ципора, — есть большие несчастья, чем рваные туфли».
«Всякая беда — это беда, Ципора, — сказал я. — У тебя распухли ноги?»
«Нет, ноги не распухли, только большой палец на левой ноге немного распух».
«А я тут мучаю тебе разговорами, — сказал я. — Заставляю тебя стоять, а твоему большому пальцу, наверно, больно?»
«Нет, у меня ничего не болит», — сказала Ципора.
«Боюсь, ты так говоришь просто потому, что не хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым, что задерживаю тебя».
«Я никогда так не говорю».
«Что значит „так не говорю“? Как именно „так“?»
«А так, что я никогда не говорю неправду».
«Что ты, Ципора, неужели ты думаешь, что я подозреваю тебя во лжи? Я знаю, что у тебя на языке то же, что на сердце».
«То же самое сказал мне отец».
«Когда?»
«Мы как-то сидели вместе, я и отец, и он мне сказал: „Что мать, что дочь“».
«И ты думаешь, что он имел в виду правдивость? Я потому так спрашиваю, что я с тобой говорю, как со взрослой девочкой, ты сама это, наверно, заметила. Потому что иначе я бы стал у тебя выяснять, кого ты больше любишь — маму или папу».
Она засмеялась и сказала: «Господин сам знает, что бы я ответила».
«А что именно?»
«Обоих одинаково», — ответила она со смехом.
Я сказал: «Я снова тебя задерживаю. Но раз уж мы разговорились, то я хочу еще спросить: Хана — она такая же, как ты? Нет, не в смысле правдивости, а во всем остальном?»
«Мама сказала, что Хана похожа на отца», — ответила Ципора.
«Чем похожа?» — спросил я.
Она не ответила.
«Кто этот парень, который сейчас прошел мимо нас и поздоровался? — поинтересовался я. — Мне кажется, я его уже где-то видел».
«Это Йекутиэль, сын Захарии, торговца фуражом», — сказала Ципора.
Я хлопнул себя по лбу: «Ну, конечно, я ведь знаю его! Я как-то заходил в лавку его отца. Ты с ним знакома?»
«Я знаю его с виду, — сказала Ципора, — но никогда с ним не разговаривала».
«Городок у нас небольшой, — заметил я, — и людей в нем немного, как же это получилось, что тебе не привелось с ним поговорить?»
«У нас нет лошадей, и нам не нужен фураж, — рассудительно сказала Ципора. — И у нас нет сада, поэтому нам не нужны семена. Вот у меня и не было случая с ним говорить».
Я сказал: «Пойду-ка я сейчас к твоему отцу, посмотрю, как его здоровье. Как ты думаешь, Ципора, твой отец согласится, чтобы я пригласил к нему врача? Ты знаешь доктора Милха? Он мой друг и не потребует платы за визит. Я слышал, что некоторые люди здесь смеются над ним. Вот тебе пример человека, который хочет выглядеть, как все вокруг. Но всем не угодишь. Если человек ведет себя высокомерно, ему завидуют и его ненавидят, а если он принижает себя до их уровня, над ним смеются. Что же ему делать? Ты скажешь — держаться золотой середины, но ведь не каждый человек способен всегда держаться середины. Смотри — даже сумка в твоих руках отклоняется то влево, то вправо. Тем более человек. Но я пошел. До свидания, Ципора, до свидания!»
Глава шестьдесят девятая
Исполнение заповеди
Рабби Хаим, прикрытый моим пальто, лежал на шаткой трехногой лежанке, стоявшей на камнях в дровяном сарае Дома учения. Возле него сидела Хана — плечи опущены, ноги все время в движении, и вся, точно сжатая пружина, готовая в любую минуту вскочить, чтобы помочь больному. На губах у нее, казалось, дрожал немой вопрос: «Чем я могу тебе помочь, отец?»
Когда я вошел, рабби Хаим как раз очнулся и кивнул ей головой, как будто отвечая: «Бог поможет». Хана грустно посмотрела на него, но в темной глубине ее глаз блеснула надежда. И все три разума, которые живут в человеке, — отвлеченный, мыслительный и деятельный, — словно на миг соединились в ней и тут же разделились снова. Рабби Хаим посмотрел на нее, и его ресницы задрожали. Наконец он опустил глаза, как отец, вдруг увидевший, насколько повзрослела его дочь.
Хана встала и поздоровалась со мной, крепко пожав мне руку и глядя на меня с большой симпатией. При этом лицо ее напряглось, точно она преодолевала какое-то сомнение. Похоже, что Цви перестарался с похвалами в мой адрес, и теперь, увидев меня воочию, она не нашла во мне ничего особенного. Постепенно, однако, это ее сомнение развеялось — равно, впрочем, как и симпатия, проявленная ко мне поначалу, — и после этого она уже вела себя со мной так же, как с любым человеком, который хоть и не совсем ангел, но и не совсем черт.
«Я вас не таким себе представляла», — сказала она.
«А каким?» — спросил я.
«Не знаю», — призналась она.
«А где ты слышала обо мне?»
Она покраснела и сказала: «Вы полагаете, что о вас не говорят?»
Я почувствовал себя неловко.
«Я как-то не думал об этом».
Роман «Вчера-позавчера» (1945) стал последним большим произведением, опубликованным при жизни его автора — крупнейшего представителя новейшей еврейской литературы на иврите, лауреата Нобелевской премии Шмуэля-Йосефа Агнона (1888-1970). Действие романа происходит в Палестине в дни второй алии. В центре повествования один из первопоселенцев на земле Израиля, который решает возвратиться в среду религиозных евреев, знакомую ему с детства. Сложные ситуации и переплетающиеся мотивы романа, затронутые в нем моральные проблемы, цельность и внутренний ритм повествования делают «Вчера-позавчера» вершиной еврейской литературы.
Представленная книга является хрестоматией к курсу «История новой ивритской литературы» для русскоязычных студентов. Она содержит переводы произведений, написанных на иврите, которые, как правило, следуют в соответствии с хронологией их выхода в свет. Небольшая часть произведений печатается также на языке подлинника, чтобы дать возможность тем, кто изучает иврит, почувствовать их первоначальное обаяние. Это позволяет использовать книгу и в рамках преподавания иврита продвинутым учащимся. Художественные произведения и статьи сопровождаются пояснениями слов и понятий, которые могут оказаться неизвестными русскоязычному читателю.
Сборник переводов «Израильская литература в калейдоскопе» составлен Раей Черной в ее собственном переводе. Сборник дает возможность русскоязычному любителю чтения познакомиться, одним глазком заглянуть в сокровищницу израильской художественной литературы. В предлагаемом сборнике современная израильская литература представлена рассказами самых разных писателей, как широко известных, например, таких, как Шмуэль Йосеф (Шай) Агнон, лауреат Нобелевской премии в области литературы, так и начинающих, как например, Михаэль Марьяновский; мастера произведений малой формы, представляющего абсурдное направление в литературе, Этгара Керэта, и удивительно тонкого и пронзительного художника психологического и лирического письма, Савьон Либрехт.
Множественные миры и необъятные времена, в которых таятся неизбывные страдания и неиссякаемая радость, — это пространство и время его новелл и романов. Единым целым предстают перед читателем история и современность, мгновение и вечность, земное и небесное. Агнон соединяет несоединимое — ортодоксальное еврейство и Европу, Берлин с Бучачем и Иерусалимом, средневековую экзегетику с модернистской новеллой, но описываемый им мир лишен внутренней гармонии. Но хотя человеческое одиночество бесконечно, жива и надежда на грядущее восстановление целостности разбитого мира.
«До сих пор» (1952) – последний роман самого крупного еврейского прозаика XX века, писавшего на иврите, нобелевского лауреата Шмуэля-Йосефа Агнона (1888 – 1970). Буря Первой мировой войны застигла героя романа, в котором угадываются черты автора, в дешевом берлинском пансионе. Стремление помочь вдове старого друга заставляет его пуститься в путь. Он едет в Лейпциг, потом в маленький город Гримму, возвращается в Берлин, где мыкается в поисках пристанища, размышляя о встреченных людях, ужасах войны, переплетении человеческих судеб и собственном загадочном предназначении в этом мире.
Одна из самых замечательных повестей Агнона, написанная им в зрелые годы (в 1948 г.), обычно считается «закодированной», «зашифрованной» и трудной для понимания. Эта повесть показывает нашему читателю другое лицо Агнона, как замечал критик (Г. Вайс): «Есть два Агнона: Агнон романа „Сретенье невесты“, повестей „Во цвете лет“ и „В сердцевине морей“, а есть совсем другой Агнон: Агнон повести „Эдо и эйнам“».
Одна из ранних книг Маркеса. «Документальный роман», посвященный истории восьми моряков военного корабля, смытых за борт во время шторма и найденных только через десять дней. Что пережили эти люди? Как боролись за жизнь? Обычный писатель превратил бы эту историю в публицистическое произведение — но под пером Маркеса реальные события стали основой для гениальной притчи о мужестве и судьбе, тяготеющей над каждым человеком. О судьбе, которую можно и нужно преодолеть.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.