Путник со свечой - [28]

Окровавленная, обмякшая туша черного козла валялась на изрытой копытами земле, распространяя крепкий мускусный запах; мясо такого козла, битое, давленное, разрываемое сильными руками, очень нежно.

Подойдя к возбужденным воинам, командующий взял из чьих-то рук драгоценный меч и подал сотнику, тот принял на дрожащие от напряжения ладони, продел кожаный пояс в петлю ножен, отер ладонью пот.

Ли Бо вдруг представил тринадцать тысяч таких скуластых бешеных всадников, как сотник Бараан. Увидел стотридцатитысячную пехоту — закаленную, обученную в жестоком ученье, не знающую страха... Но Поднебесная — не туша вонючего козла! Пусть цзедуши Ань сосредоточил всю власть в Пинлу, Фэньяне и Хэлуне — в трех из десяти пограничных округах империи, но, если понадобится, Сын Неба соберет десять таких армий, сто, тысячу... Но кто поведет эти армии? Рубежи Китая охраняют полководцы из чужих племен; Гао Сянжи, прославившийся беспримерным переходом через Памир, и победоносный Ли Чжэнцзи — корейцы; победитель тибетцев Гэшу Хань по отцу происходит из знатного рода тюргашей, по матери — из родовитой хотанской семьи; Ши Сымин — хусец. При дворе считают, что варвары, оторванные от своих племен и родов, свободные от политических пристрастий, не станут вмешиваться во внутренние дела государства, но, кажется, в Чанъани просчитались.

Тогда в дворцовом зверинце императора, когда шестнадцатый сын государя принц Линь восхищался пойманным снежным барсом, кто-то сказал: барс не прыгает в клетке. Но он прыгнул и одним ударом лапы сорвал мясо с лица неосторожного придворного. Ань Лушань готовится к прыжку — теперь Ли Бо не сомневался.

Губы цзедуши лоснились от козлиного жира.

— Ли-ханьлинь, так что стоит прежде закона, полководца, земли и неба?

— Превыше всего — Дао-Путь, основа неба и земли и всех вещей. А применительно к тому, о чем у нас с тобой речь, Дао — когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений.

— Это сказал Сунь-цзы? — спросил Ань Лушань.

— Это сказал Сунь-цзы. Поэтому войну взвешивают семью расчетами и таким путем определяют положение: кто из государей обладает Дао? у кого из полководцев есть таланты? кто использовал небо и землю? у кого выполняются приказы и правила? у кого войско сильнее? у кого командиры и солдаты лучше обучены? у кого правильно награждают и наказывают?

— Кто же в Поднебесной постиг Дао?

— Поднимись на священные горы — увидишь.

— А ты? — Ань подался вперед, глядя в упор. — Ты хочешь с вершины горы увидеть схватку тигров в долине?

— Ветер идет за тигром, туча идет за драконом, — спокойно ответил Ли Бо. — Когда придет мое время, я спущусь с вершины горы.

— Не спеши.

— И ты не спеши, цзедуши Ань. Великий полководец не принимает опрометчивых решений, поэтому сердце его спокойно, как осенний пруд.

5

В тот вечер долго сидел Ли Бо у жаровни с углями, писал письмо далекому Ду Фу.

«Друг мой! Вот и от вас прилетел белый гусь, обронил перо мне в ладонь. Опять из Чанъани весть. Что вы ищете там, в Чанъани, никак не пойму: нет там наугольника, чтобы измерить прямоту ваших помыслов, нет там весов, чтобы взвесить ваши таланты, — там хорошо взвешивают золото и серебро, а сердце истинного мужа поймет лишь тот, кто думает о нем. Конечно, в столице есть достойные люди, и они обрадуются знакомству с вами, — прежде всего Ван Вэй и Гао Ши.

Спрашиваю вас, зачем направили путь свой в Чанъань, а сам не могу ответить, зачем гнал коня в Фэньян. В безделье слоняюсь теперь, без друга и без семьи скучаю как никогда. А сосны скрипят, скрипят... Мелкий снег, словно голубь, клюет ладонь, стою под снегом один, и далеко-далеко так же, как я, человек стоит.

Старше меня, кажется, нет никого в этих краях, но мои знания никому не нужны. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: здесь охраняют не только северные рубежи Поднебесной — здесь собрана грозная сила, а сила, как вы знаете, не считается с властью. Думаю о Поднебесной, а на сердце тревожно: если у силы, власти, красоты одна цель, то закон окажется в безвыходном положении. Здесь много метких лучников, хотел указать им истинную цель, но кто послушает старика? Только такой, как вы, мой далекий друг. Мы встретились, как слива встречается с южным ветром; я запутался в алых цветах, и одежда моя стала алой, а сердце полно тоской; как река Вэнь день и ночь катит воды к реке Цзиншуй, так и я стремлюсь к вам ночью и днем, дорогой Ду Фу.

Хочется ближе к теплу, а здесь отодвинешься от жаровни — и мерзнет все тело. Когда же мы встретимся снова, по воле своей и поднимемся на вершину горы, где вечно зеленеют ели? Не медлите с ответом, вот подожду немного, возьму посох и в путь.

Помните обо мне».

Письмо было послано Ду Фу, но попало в руки цзедуши, теперь лежало перед ним, запятнанное красными точками и кругами, как экзаменационное сочинение, и наместник смотрел на ханьлиня, как учитель на ученика. Сам он прочитать письмо не мог — значит, кто-то из чиновников отметил подозрительные строки. Как же так получается? Написал письмо государю — оно попало к Гао Лиши; послал письмо Ду Фу — оно у Ань Лушаня. Пишешь одним, читают другие. Может, писать другим?