Путин. Кадровая политика - [7]

Глава первая И закономерность бывает случайной

Нелепо предполагать, что какая-либо философия может выйти за пределы современного ей мира. Нелепо также предполагать, что индивид способен перепрыгнуть свою эпоху. Если же его теория в самом деле выходит за ее (эпохи) пределы, если он строит мир, каким он должен бы, по его мнению, быть, то этот мир на самом деле существует, но только в его мнении, в этом податливом материале, позволяющем строить что угодно.

Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Философия права

Три подвига Бориса Ельцина

Честно сказать, меня сильно удивляет, что и сегодня, на исходе второго десятилетия XXI века и спустя десять лет после ухода из жизни первого президента России Бориса Ельцина (1931–2007) в российской политической литературе и прессе почти невозможно найти позитивных оценок ни его самого как личности, ни его деяний на протяжении 1990-х годов. Негативных публикаций сколько угодно, а вот чтобы обнаружить что-нибудь позитивное – надо очень сильно постараться.

Невозможно не обратить внимание на то, что даже в таком неординарном труде, каким является 815-страничный том «Эпоха Ельцина. Очерки политической истории», написанном ближайшим окружением Б. Ельцина через год после его добровольной отставки, авторы изо всех сил стараются сохранить, так сказать, объективность и тщательно избегают политических оценок деятельности президента Ельцина. Вся же остальная литература о первом президенте России изобилует негативными эскападами в его адрес. Даже такой взвешенный и осторожный в оценках, каким начиная с конца 1960-х годов зарекомендовал себя известный российский историк и политолог Рой Медведев, в своей 700-страничной монографии «Владимир Путин» (М.: Молодая гвардия, 2007) не нашел для первого президента России ни одного позитивного слова. Сравнивая Бориса Николаевича с Путиным, он раз за разом не может удержаться от воспроизведения таких, например, уничижительных в адрес Ельцина цитирований из западных газет, как: «клоунские ужимки Бориса Ельцина»; «примитивная и однобокая проамериканская политика»; «барин-самодур» и т. д. А завершает Р. А. Медведев свою характеристику Ельцина вообще довольно странным, на мой взгляд, выводом. «Нет никаких оснований, – пишет он, – включать Бориса Ельцина в список таких великих реформаторов ХХ века, как Дэн Сяопин, Франклин Рузвельт, Конрад Аденауэр, Нельсон Мандела». Выбор названных фигур возражений не вызывает, кроме того только, что для ХХ столетия он далеко не полный: в нем почему-то отсутствуют Иосиф Сталин, Мао Цзедун, Иосип Броз Тито, Ли Куан Ю. Но дело конечно же не в списке, а в оценке деяний первого президента новой России.

Что касается меня, то я всегда, и в 1990-х годах, наблюдая Бориса Ельцина лично, и сегодня, считал (и считаю), что Борис Ельцин за 10 лет нахождения на вершине исполнительной власти в России действительно совершил немало действий, сильно осложнивших внутреннее и внешнее положение страны. А иные его действия носили и просто преступный характер. Как англичане спустя века не могут простить предводителю английской революции Оливеру Кромвелю (1599–1658) казнь английского короля Карла I в 1649 году, так, я думаю и Борису Ельцину российское общественное мнение никогда не забудет расстрел из танковых пушек в октябре 1993 года законно избранного Верховного Совета России.

Думаю также, что ни ныне живущие россияне, ни последующие поколения не найдут оправдания таким действиям президента Б. Ельцина, как разрешение правительству Е. Гайдара отпустить в свободное плавание цены на все товары с 1 января 1992 года, моментально приведшие к обнищанию большинства трудового населения страны; грабительскую, а по сути бандитскую чубайсовскую приватизацию государственной собственности, потворство шаймиевскому национализму в Татарстане («Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить»). Никогда не найдет у россиян одобрение бездумный и безусловный вывод российской Западной группы войск из ГДР, так же как и такое же разрешение Польше и другим странам-членам Варшавского договора уйти в НАТО без всякой политической компенсации для России, равно как и беспомощную нерешительность и даже потворство наглой агрессии США в отношении Югославии в 1999 году и еще многое другое.

Вместе с тем мой опыт историка давно уже убедил меня, что стерильных политических решений не бывает. Во всяком случае, история такого не знает. Как писали еще Макиавелли (1469–1527) в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» и Гегель (1770–1831) в «Лекции по философии истории», любой государственный деятель, принимая то или иное решение, рассчитывает только на планируемые им результаты, но при этом обязательно получает целую цепь таких последствий, которых он не планировал и на которые никак не рассчитывал. А они, эти последствия, имеют как позитивный, так и негативный характер. Б. Ельцин исключением из этого правила не был. Исходя из этого следует подходить и к оценке политических действий Ельцина.

При всех перечисленных выше деяниях, Ельцин, находясь на высшем государственном посту, сделал то, что никто другой в его ситуации сделать бы просто не смог, и тем оказал решающее воздействие на изменение истории России в 1989–1999 годах. Поэтому не стоит удивляться тому, что абсолютное большинство российских историков и политологов хоть и, что называется, сквозь зубы, но вынуждены признавать как заслугу тот непреложный факт, что «Борис Ельцин удержал власть в Кремле, когда все рушилось и могла разрушиться также Российская Федерация»