Путин. Человек с Ручьем - [3]

И там был адрес редакции. Люди брали в руки эту единственную доступную им газету, видели этот адрес — а они же еще помнили, что можно написать в газету, и получить ответ, и решить проблему. И мы получали просто мешки писем с просьбами о помощи. И тогда Володе Яковлеву, владельцу «Ъ», пришла в голову светлая идея сделать Российский фонд помощи, которым занялся Лева Амбиндер, работавший в газете «Не дай Бог!» не помню уже даже кем. Сейчас это грандиозная организация, у него там 300 человек работает. Называется она сейчас «Русфонд» — как я понимаю, так короче. Но выросла она оттуда, из Российского фонда помощи.

И, в общем, мы с сотрудником Российского фонда помощи обратились с просьбой взять нас на борт с родственниками, которые летели в Видяево из Москвы.

Просьба была законная, потому что мы реально хотели помочь: мы хотели составить полные списки, которых не было тогда; и благодаря нам, кстати, они появились — точные списки подводников — в общественном пространстве. Они до этого были такие сбивчивые, противоречивые. Даже там, на месте, в Видяеве. И мы занимались тем, что составляли их; и я тоже занимался этим, помимо того, зачем туда приехал.

А вообще, конечно, это было для меня впечатляющее зрелище. Во-первых, мы летели тем бортом только с родственниками. Потом вместе с родственниками сели в два или три автобуса, и — в чем, собственно, впечатляющее зрелище и состояло — эти автобусы выезжают за ворота аэропорта, и я вижу десятки, наверное, даже сотни журналистов, которые стоят по обе стороны автобусов у забора. Стоят, значит, коллеги наши… А я — ну чего говорить, спецкор газеты «КоммерсантЪ» — смотрю на них из-за затемненных окон этого автобуса и еду дальше прямиком в Видяево.

По-журналистски это было, наверное, то, что тогда было нужно. И жили мы вместе с ними на пароходе, и со многими тогда просто породнились, я считаю. И большая часть моей работы там была не журналистская, а именно в качестве сотрудника этого фонда. То есть я не занимал чье-то место. Мы много сделали.

На встрече с президентом Путиным в Доме офицеров гарнизона Видяево рядом со мной сидела немолодая женщина. Она задала несколько вопросов президенту, и он долго отвечал, так долго, что она, мне показалось, потеряла к нему интерес и спросила меня, верю ли я в то, что он действительно отдаст деньги, которые только что пообещал ей и остальным родственникам. «Я, — сказала она, — не верю, потому что такого еще не было». Она была в курсе ситуации в Южно-Сахалинске, когда после землетрясения правительство России пообещало предоставить всем пострадавшим квартиры и даже дома — и почти никому в итоге ничего не дало. Знала, что, когда взорвались дома в Москве, Лужков свои обещания выполнил, а правительство России опять обмануло людей.

Я мог сам привести и другие примеры, но не стал. Потому что дело-то не в этом. Выполнит или не выполнит свои обещания президент? Не знаю. Хорошо бы, конечно. Но я знаю, сколько других людей, кроме него, хотят помочь людям, попавшим в эту страшную беду, но не знают как.

Женщина, о которой я рассказал, потеряла на этой подлодке своего сына. Ему было 19 лет, и за две недели до смерти был день рождения у его отца. Он прислал отцу свидетельство подводника, которое только накануне получил. Он написал, что это единственное, что у него есть, единственный подарок, который он может сделать своему отцу, подводнику с тридцатилетним стажем.

Я сказал ей, что есть Российский фонд помощи, который может помочь, если напечатает в газете «КоммерсантЪ» ее адрес и номер счета в банке. Она, мне показалось, обиделась. Она сказала, что ей не нужны ничьи деньги. Она сказала, что ей нужен ее сын, расплакалась, а потом спросила Путина, когда достанут со дна моря ее мальчика. Путин ответил, что скоро, в течение нескольких недель. Вот с этим она теперь и живет.

Никто из них ни у кого не просит и не попросит помощи. Но если бы вы только знали, как она им нужна. Не стану рассказывать, что представляет собой поселок Видяево, где живет подавляющее большинство семей экипажа «Курска», — на это просто жалко места. Вы поверите, что все там дышит на ладан. Но расскажу про квартиры, в которых они живут по многу лет. Я был в них. Там, конечно, нет горячей воды. Но во многих квартирах нет даже унитазов — не поставили, когда строили, а потом у новоселов так за всю жизнь и не накопилось денег — или просто сломались. Заходить в эти квартиры неловко — боишься обидеть тем, что видишь, как им тут живется. Они нищенствуют и всю жизнь копят на то, чтобы выучить своих детей, которые не должны жить так, как они, и все в душе гордятся, когда их дети выбирают военные училища, то есть ту же нищенскую судьбу.

Да, они обижаются, когда слышат, что им хотят помочь. Но как же им нужна эта помощь!

И вот я узнал, что журналистов никаких не будет, что Путин прилетает. Я поговорил с Алексеем Алексеевичем Громовым, который тогда был пресс-секретарем и который, надо отдать ему должное, сказал: «Да, я знаю, что ты здесь. Но все-таки он бы хотел поговорить с ними один на один». Но прямой просьбы не приходить я не услышал. Честно говоря, не знаю, как бы я действовал в таких обстоятельствах, если бы подобная просьба прозвучала… не могу даже прогнозировать, пошел бы я или нет. Но, поскольку такой просьбы не было, я даже не думал, идти ли.