Пути волхвов - [6]

Я оделся и проверил оружие. Всё на месте. Из поясных сумок не пропало ни единого сухого кусочка лисьедуха, ни одного целебного листочка и ни единой монеты. Стало быть, могу двигаться дальше, только Рудо нужно забрать.

Было слышно, как позади меня Летава ворочается на перине.

– Ну возьми, Кречет! – В голосе уже слышалась мольба. – Неужто я плохой подругой тебе была?

– Хорошей, – ответил я и обернулся. В нежных сумерках заспанное лицо Летавы было милым и жемчужно-розовым, как лепесток водяной лилии. – Но в терем тебе нельзя.

Летава недовольно сдвинула брови и свесила с кровати красивые белые ноги. Подошла ко мне в одном исподнем и обняла сзади, приникла тёплым мягким телом.

– Тогда другое для меня сделай, Кречет. Ты с лесовым ведь дружишь?

Не можешь получить с овцы целую шкуру – отщипни хотя бы клочок. Легко же ты, Летавушка, попрощалась с жизнью в княжьих покоях. И не чаяла, стало быть, просто так болтала.

– С кем-то вожусь. С другими не дружу, но и не враждую.

Она не уточнила, о каком именно лесовом завела речь. Их краями заведовал Смарагдель – один из четырёх Великолесских. Вот он был мне другом. Вторым после Рудо. Только я не собирался тревожить Смарагделя из-за какой-то беспутной девицы.

Летава дыхнула мне в шею, так жарко, что по спине побежали мурашки. Я замер. Интересно же, что этой плутовке надо.

– Замолви словечко, Кречет, миленький. Попроси не взимать дань в этом году. Или пусть корову возьмёт, ну или коня, только не братика моего.

Так вот оно что.

Я повернулся и ласково убрал мягкую соломенную прядь Летаве за ухо. Она умоляюще смотрела на меня синими глазами, почти чёрными в серой мути сумерек. Полные губы были приоткрыты, и у меня мелькнула мысль что, не будь я соколом, на такой девице можно было бы и жениться. Но никому нет пути назад из сокольей жизни.

– Я не могу ничего обещать.

Летава будто бы не знала, что делать – сердиться или бросаться в ноги и молить дальше.

– Соколик, Молеко слабенький совсем! Отец не сможет без него. Он на матушку так похож.

– На летавицу? – хмыкнул я.

– Так разные у нас матери, – потупилась Летава и отошла от меня.

Удивительно, но у меня что-то кольнуло в груди.

– Так если слабенький твой Молеко, то какой отцу в нём прок?

Сказал и пожалел. Летава ушла в дальний угол и стала заплетать волосы, собираться.

Так было испокон веку, и кто я такой, чтобы просить нарушить заведённый порядок? Селяне, чьи дома теснились вдоль Трактов посреди Великолесья, должны каждый год платить лесовым за защиту и милосердие. Лесовой и чужаков отпугнёт, и дичь на охотника погонит, а мог бы осерчать за то, что в его владения вторглись да домов из его деревьев понастроили. За то лесовой просил всего ничего: по невинной душе в год с каждого селения. Над чьим изголовьем зажжётся огонёк в макушку лета, тот, значит, избран лесовым и в урочный день должен уйти в лес, чтобы никогда не вернуться к родным, позабыть всё, сменить облик и примкнуть к стаям лешачат, чтобы носиться по чащам и выполнять мелкие поручения своих покровителей.

Я услышал, как Летава хлюпает носом. Видно, давно ждала сокола, чтобы за брата попросить. Но я не был виноват. Никто не согласился бы. С нечистецами трудно выстроить отношения, но легко разрушить. Я не хотел портить нашу дружбу со Смарагделем из-за незнакомого сельского мальца. Если избрал тебя лесовой, зажёг огонёк, то можешь пытаться сколько угодно – не развязать тебе ниточки судьбы, не свернуть с дороги. Господин Дорог и Владычица Яви позаботятся о том, чтобы всё было так, как суждено.

– Не держи на меня зла, Летава, – попытался утешить. – И себя не вини, что не того сокола попросила. Мы все такие.

– Глаза у тебя – как льда куски, – зло бросила мне Летава, вытерев рукавом нос. – И душа такая же.

Я молча согласился с ней. Права красавица Летава, нет во мне ни сочувствия, ни милости.

Пошарил в кошельке и положил, не глядя, несколько монет на стол. И увидел свой пузырёк, который давал Летаве накануне. Такой же полный, как он и был.

– Я не выпила, – с ядом в голосе призналась девица. – Понесу от тебя, тогда точно в терем возьмёшь.

– Найди меня сначала, глупая. – Я сгрёб пузырёк, распахнул окно и выскочил на крышу трактирского крыльца, а оттуда спрыгнул во двор, за Рудо.

Не хотел, чтобы внизу меня встретил трактирщик. Пусть Летава бежит и жалуется ему на меня, только пока расскажет, мы с Рудо ускачем уже далеко от Топоричка. А о знахаре других расспрошу.

Глава 2 Штиль и шторм

Её нашли на берегу – мёртвую и прекрасную, как январские сумерки. Светлые волосы спутались, разметались по берегу, и ветки прибрежных кустов запустили в них свои костлявые пальцы, будто хотели взять себе на память кусочек холодной красоты. Её губы когда-то были алыми, но теперь их подёрнула безжизненная синь. На груди, под тонким прозрачным платьем, чернели страшные глубокие язвы.

Её нашли на берегу, так сказали Ниму. И он даже видел её недвижное спокойное лицо – мельком, издали, и ему тогда казалось, будто он подглядывает за спящей или больной, и от этого становилось чуточку стыдно.

Потом, когда её предали чёрной земле, кто-то на их улице сошёл с ума. Какой-то старик спятил, и он не был ни родственником, ни другом погибшей. Люди стали покидать деревню, боясь стать такими же сумасшедшими, как тощий бородатый сосед. Времена тогда стояли неспокойные, то и дело доходили слухи о целых деревнях спятивших, и никто не хотел повторить их участь. Хворь дошла из Княжеств до Перешейка, и оттуда люди устремились в Царство, дальше на юг, дальше от безумства и уродств, которые приносила болезнь.