Пути в незнаемое - [23]

Как-то в институте шло совещание. Длинный полированный стол, по обе стороны самая весомая публика — главные инженеры заводов, ответственные работники министерства. В повестке вопросы вибрации, средства защиты персонала от вредного ее воздействия. Ведет совещание крупный чин, а заместителем Александров. Два ряда лиц, серьезных, взаимоуважительных, умеренные речи… И тут, передразнивая монотонность голосов, загудела под плафоном лампа дневного света. И ладно бы, однако заместитель, видя непорядок, сказал: «Минуточку, перерыв». Не вставая с места, он полез в карман и достал оттуда рогатку. Присутствующие внимательно наблюдали, как он выйдет из этого дурацкого положения. Александров не торопясь прицелился и выстрелил. Лампа замолкла. Совещание продолжалось. Участники поодиночке изредка поглядывали в сторону стрелка…

После скандального провала эксперимента он с головой погрузился в теорию удара. Декарт, Гюйгенс, Ньютон, — в отношениях формул, оставленных ими, ему виделись отношения самих авторов. «Маленькая трагедия». Он разыгрывал ее с наслаждением.

…Семнадцатый век носил в своем чреве промышленную революцию и поторапливал научную мысль. Для сотворения будущего мира механических рабов, все более умелых, сильных и надежных, требовалась механика. Требовалась наука, которая вместо оценок типа «быстрее», «легче», «сильнее» даст точные количественные выражения. Удар при всей своей внешней простоте не только могущественное, грозное, но и достаточно скрытное по механизму действие. Удар испытывают, наносят, отражают — таково назначение, такова судьба деталей, из которых собрана почти что вся техника мира. Теории удара промышленная революция ждала особо.

Рене Декарт, ярчайшее светило на небосводе всех фундаментальных наук, начиная от геометрии и кончая философией, обманулся мнимой очевидностью наблюдаемого действия удара и дал ряд поверхностных решений и неверных формул. Христиан Константин Гюйгенс, щепетильный голландец, человек, первым измеривший точно время благодаря изобретению новой системы подвески маятника, обосновавший волновую природу света и т. д. и т. д., развил также и теорию удара.

«Гюйгенс был единственным из исследователей, кого Ньютон считал достойным уважения. Остальные были рангом ниже. Ну, с Гуком, вы, конечно, знаете, Ньютон судился все время. Гук бесспорная умница, но нельзя же так: он высказывал десятки предположений! А развить их, проверить „не имел времени“, его отвлекали „более неотложные заботы“. Доказательства же предъявлял не Гук, а Ньютон. И тогда Гук восклицал: „Я это сказал первым!“ Действительно он. Однако неправильное тоже сказал он. Поэтому автором открытия положено считать того, кто доказал, — так, и никак иначе! Уже согласный идти на мировую со вчерашним заклятым своим врагом, сэр Айзек все же не удержался от мимолетного пинка, когда писал Гуку с притворным смирением: „…Вы переоценили мои скромные способности к исследованию сего предмета…“ „Я вправе признать за Вами столько же, если не больше заслуг, сколько Вы приписали мне, особенно если учесть, как сильно Вас отвлекают всевозможные заботы“.

Гюйгенс никогда ни с кем не судился. Он предложил волновую теорию света. В противовес ему страшно ревнивый Ньютон предложил корпускулярную. Сейчас наши физики — они более принципиальные — признают и ту и другую. Они принципиально не хотят, чтоб был скандал.

Итак, только что открывшаяся Французская академия наук объявила конкурс на разработку теории удара. Работа Гюйгенса получила золотую медаль.

Ньютона это заело. По-хорошему заело. Он бог механики, и вдруг в таком явлении, как удар, чисто механическом, этом шедевре игры сил, голландец обошел его».

Александров ввел мотив ревности в драму идей неспроста. Он сам ревнив. Ему абсолютно ясно, что Исаак Ньютон в сложившейся ситуации должен был жаждать реванша. Стремиться быть первым — это так понятно! Александров, между прочим, не играет в карты и в шахматы. В карты, потому что успех игры не полностью от него зависит, а в шахматы… в шахматы проиграть невыносимо. В бильярд пожалуйста, сколько угодно, но в шахматы позор.

«Ньютон просматривает теорию, созданную его соперником, перерабатывает ее своим гениальным умом и — изменяет формулу. Появляется формула Ньютона. Ее отличие от предшествующей составляет лишь один дополнительный коэффициент. Однако поправка внесена значительная».

…В «Занимательной механике» Я. И. Перельмана сказано, что теория удара усваивается медленно, а забывается быстро, оставляя по себе недобрую память — клубок громоздких формул. Слава богу, нам здесь этот клубок не обязателен, а достаточно того, что представит теорию удара совсем не сложной. Вся она покоится на двух основаниях, предельно простых.

Первое. Суммарное количество движения соударяющихся тел — то есть сумма произведений их масс на их скорость — до и после удара остается постоянным.

Второе. Коэффициент восстановления есть величина постоянная для каждого материала, не зависящая ни от скорости соударения тел, ни от их размеров.

Нагляднее быть ничего не может. Шарик падает на пол. Ударяется, подпрыгивает. А если он из теста? Во всех случаях высота подскока свободно падающего шарика будет несколько меньше первоначальной высоты падения. Соответственно и отношение скорости тела сразу после удара к его скорости непосредственно перед ударом — коэффициент восстановления — может колебаться лишь в пределах от единицы до нуля.