Пути. Дороги. Встречи - [234]

— У нас сейчас рыболовецкая артель, раньше она называлась колхозом, — стал объяснять мне быт местных поморов рядом сидящий парень — мой ровесник. — С весны у части наших мужиков, — окинул он взглядом сидящих, — начинается путина: идёт сёмга, потом отправляемся на лов трески и так до осени. А те, кто не рыбачит, заняты скотом и огородами. Не будь того и другого, было бы совсем худо. А так хватает!

— У нас посреди этих вот лесов даже поля есть, небольшие, правда, но ячмень и рожь на них вызревают, — добавил отец Милославы. — В советское время они почти что заросли. При Советах муку из райцентра к нам завозили, тогда о людях худо-бедно, но заботились. Сейчас о поморах совсем забыли. Но мы недолго горевали, опять расчистили старые поля и вот, снова, как и в прошлом, едим свой хлеб.

Мужчина что-то ещё говорил, но я думал о другом:

«Опять та же арийская многоукладность экономики. Она позволяла и до сих пор позволяет выживать потомкам ориан-арктов в высоких широтах. Какая-то группа рыбачит, очевидно, для зарабатывания общиной денег. Наверняка все поступающие от рыбной ловли средства идут в общий котёл. Другая группа занята расширением скотных дворов и другими постройками. Заодно на ней лежит уход за огородами и полями зерновых. Ещё одна часть общества занята скотоводством. Опять же, не столько мясного направления, сколько молочного».

Об этом говорил заваленный различными рыбными и молочными деликатесами стол. Несколько минут новые знакомые расспрашивали меня о жизни в Сибири. Где я бывал, что видел, как живут в наших краях потомки кержаков-чалдонов. Я в трёх словах рассказал обществу о гибели у озера Косын-Лор последних людей из хантейского рода Ворона.

— Их уход из жизни был предрешён, — подумав, сказал Добран Глебыч. — Нельзя было терять свою культуру. Отошли от орианского корня, но и полноценными уграми не стали. Жаль, что так произошло. Вот розовая чайка — священная птица всего Севера. Она до сих пор не изменила своей родине — опустившейся на дно океана Ориане. Вместо того чтобы осенью лететь на юг, она летит на север — в полярную ночь, сплошные льды! И там, под северным сиянием, в лютые морозы, снегопады и бураны всю зиму плавает по полыньям, дожидаясь весны. Чем живёт в океане птица Ора, неизвестно. Весной она откочёвывает на юг, в основном в тундры Восточной Сибири. Там выводит птенцов, чтобы осенью снова улететь на север. Что это, если не живой памятник погибшему материку. Нашей великой прародины. И нам, людям, надо брать пример с розовой чайки. Мы должны быть, как и она, верны тому самому дорогому, что хранится в нашей родовой памяти! Только тогда нам удастся пересилить ночь Сварога. И выжить, несмотря ни на какие социальные бури. Верность традиции! Вот наш девиз, братья и сёстры! — закончил свою короткую речь старейшина.

Из всего, что сказал Добран Глебыч, более всего мне врезались слова «братья и сёстры». Точно также в июне 1941 года обратился Иосиф Виссарионович Сталин к народам Советского Союза. Обычное традиционное обращение северян друг к другу. Но прозвучало от южанина по паспорту — грузина.

«Наверняка в этом что-то есть, — подумал я. — Не просто так Сталин целых четыре года прожил в предгорьях плато Путорана».

Незаметно за разговорами наступил вечер. Где-то далеко затарахтела станция, и столовая озарилась ярким электрическим светом.

— Ну что, други, — поднялся из-за стола хозяин дома, — пока женщины накрывают к чаю, пойдёмте-ка, чтобы им не мешать, в горницу.

Мужчины как по команде встали из-за стола. Кое-кто из молодых парней остался помочь женщинам унести посуду, остальные во главе с хозяином избы-терема направились в другую комнату.

— Наверняка у тебя есть вопросы, Ар, — обратился ко мне Добран Глебыч, когда мы уселись на лавки. — Задавай, не стесняйся. Здесь перед тобой люди, которые на протяжении тысячи лет сумели остаться вне системы. Уж как только Силы Тьмы не старались их подмять, но все их старания оказывались тщетными. На тебя смотрят те, в родах которых не было обращённых в рабство. И даже современный рабовладельческий строй, который во сто крат пострашнее коммунистического, их не касается. Спрашивай их, Ар, они ответят на все твои вопросы.

— А почему ты считаешь, что современное рыночное рабство страшнее того, что у нас было при социализме? — посмотрел я на старейшину.

Услышав мой вопрос, Добран Глебыч грустно улыбнулся.

— Потому что при социализме оно было только административным. А сейчас действует не только удавка закона, но ещё и удавка финансовая. Две петли на одной шее. Ты посмотри, во что перерождается наше государство: кругом чиновничий беспредел, плюс ко всему — небывалая власть денег. Для чего, ещё на заре истории, были выдуманы деньги? Ими заменили кнут надсмотрщиков.

— Но ведь денежные отношения были и при социализме? — заметил я.

— При Сталине они являлись вознаграждением за честный труд, — встрял в разговор седой пожилой мужчина, хозяин крайней избы у леса. — В эпоху Иосифа Виссарионовича! Сколько человек зарабатывал, столько и получал. Но Хрущёвым был нарушен основной принцип социализма, люди стали получать не столько, сколько зарабатывали, а оклады. Рабские пайки на содержание себя и семьи. Но ни при Сталине, ни в последующие времена деньги в нашем обществе бичом надсмотрщика не являлись. В ту эпоху никому из наших граждан и в голову не приходило жить в кредит. Брать деньги в банках на покупку машины или квартиры.