Колхозники при встрече звали Кольку по-старому «Счетовод», но мальчика это только обижало. Холодное ожесточение против отца росло в его душе.
Вот и сейчас он не знал, как ему поступить. Колька вопросительно посмотрел на ребят: как-то они отнесутся к его поездке?
— Думай, Никола, думай, — торопил отец. — Не желаешь в город, не езди… Вольному воля. Могу и с Манькой поехать. Да открой ты мне избу, покорми чем-нибудь.
Колька проводил отца домой, поставил на стол чугунок с картошкой, кринку с молоком и вновь убежал на улицу, к ребятам.
— Вы мне прямо скажите — ехать, не ехать. Сами знаете, какой у меня отец.
Мнения мальчишек разошлись.
Одни говорили — ехать нельзя, лучше подождать до школьной экскурсии в будущем году, и вообще с таким отцом, как Василий, Кольке не следует даже разговаривать. Другие утверждали, что отец ни при чем, а важно попасть в город, посмотреть комнату смеха, музей с шапкой Ивана Грозного…
— Ну, ради шапки я бы не поехал, — сказал Илюша Шабров.
— А кино забыл? А карусель на базаре? А театр? — горячо вступился за поездку в город Ленька Зайцев, большой любитель кино, и посоветовал Кольке посмотреть за вечер не меньше двух картин, запомнить как следует, чтобы по приезде обо всем рассказать ребятам.
— Насчет мороженого ты, Коля, тоже без смущения. Чтобы каждый день порция была…
Поспорив, ребята наконец сошлись на том, что съездить Кольке в город на три-четыре дня совсем не мешает, и, напичкав его разными советами, разошлись.
Колька вернулся к отцу.
— Ладно! Так и быть, — сказал он. — Денька на три можно поехать!
Колька обул новые сапоги и надел старую милицейскую фуражку с нарисованной над козырьком фиолетовой звездочкой. Фуражка была гордостью Кольки. В ней он казался себе солиднее, строже, а главное, считал, что в такой фуражке никто не осмелится назвать его Счетоводом.
Семилетнюю Машу, беловолосую девочку с большими удивленными глазами, не пришлось даже уговаривать.
Получив от отца подарок — две яркие шелковые ленты — и узнав, что тот зовет ее и Кольку к себе в гости, девочка запрыгала от радости. Ее беспокоило только одно: поедет ли с ними в гости Надька, толстая тряпичная кукла. Отец милостиво разрешил захватить и Надьку.
В семье Кошелевых Маша, пожалуй, больше всех уважала отца. Ей казалось, что тятька чем-то незаслуженно обижен, она втайне жалела его и, когда Василий изредка приходил в деревню, ласкалась к нему, доверяла свои маленькие детские секреты и обиды на Кольку и на мать. А в дни, когда неясная печаль трогала детское сердце, Маша выходила на большак, слушала, прижавшись ухом к телеграфному столбу, как бранчливо гудят провода, и серьезно смотрела кукле в пуговичные глаза: «Добежала бы ты, Надюша, до города. Ножки у тебя молоденькие, глазки востренькие».
После обеда Василий с детьми отправился на станцию, к поезду. Перед уходом Колька написал матери записку: они с Машей уехали к отцу в гости.
Василий прочитал, усмехнулся и сделал приписку:
«Марина! Дети уехали со мной. — Слова „со мной“ он жирно подчеркнул. — Выбирай. Или живи одна без детей, или приезжай к нам в город.
Василий».
* * *
Кошелев приехал с детьми в город поздно вечером.
Его встретила квартирная хозяйка, женщина грузная и до крайности любопытная. Имела она привычку обходить человека кругом и заглядывать ему в глаза.
— С семейством вас, Василий Иванович, с домочадцами, — приветствовала его хозяйка и ласково ущипнула Машу за щеку. — Теперь поди и супружницу ждать недолго.
— Теперь недолго, — ответил Василий.
Спать Кольку и Машу он устроил на кровати, а сам лег на полу. Кровать была двуспальная, высокая, на колесиках. Ее уступила Василию сердобольная хозяйка в тот день, когда он снял у нее комнату: «Почивайте, сердце мое. Кровать веселая, старинная!»
От малейшего прикосновения в ней назойливо стонали пружины и, словно колокольцы на бубне, звенели разболтанные никелированные шары и трубки.
Утром Василий поднялся рано, быстро оделся и не успел взять портфель, как вдруг заметил острый подозрительный взгляд Кольки.
— А когда Ивана Грозного смотреть пойдем?
— Успеется! Ты спи, отдыхай, в гостях всегда спать полагается.
И отец ушел на работу.
В первый же день Колька показал Маше все известные ему городские достопримечательности: базарные весы, качели, тележку мороженщицы, но дальше базарной площади идти не решился — уж очень воинственно были настроены городские мальчишки. Даже Колькина милицейская фуражка не произвела на них впечатления.
Во дворе Колька познакомился с сыном квартирной хозяйки и даже начал помогать ему красить клетку для кроликов. Но пухлый, с ямочками на щеках Витька, неосторожно повернувшись, опрокинул банку с краской и обиженно закричал на Кольку:
— Из-за тебя все, колхозник!
Колька мазнул Витьку по щеке краской и убежал в комнату. Стало скучно. Вечер почему-то запаздывал. Казалось, даже солнце в городе двигалось ленивее, чем в деревне.
Отец вернулся поздно и в коридорчике за дверью принялся готовить на керосинке обед.
Колька напомнил ему про кино.
— А мы завтра сходим, — ответил отец. — Не убежит твое кино…
На другой и на третий день повторилось то же самое: отец возвращался из конторы поздно, ссылаясь на усталость, обещал вознаградить за все в выходной день. Колька хмурился.
