Путевые знаки - [17]

Её чеканные формулировки и советы были в моей душе укоренены навечно.

Итак:

«Оказавшись в безлюдной местности, прежде чем принять какое-либо решение, сначала успокойтесь, соберитесь с мыслями и оцените создавшееся положение. Вспомните всё, что вы знаете о выживании в подобных условиях. Действуйте в соответствии с конкретной обстановкой, временем года, характером местности, удалением от населённых пунктов, состоянием здоровья членов экипажа. Ваша воля, мужество, активность и находчивость обеспечат успех в самой сложной обстановке автономного существования».

И с тех пор я знал, что буду после приземления на парашюте следовать по курсу самолёта, так как командир покидает борт последним. Я клялся себе, что буду высматривать в воде ушастую медузу, как признак близкого берега, на который постараюсь выйти вместе с волной. Я клялся себе, что искусственное дыхание я буду производить до появления самостоятельного дыхания у моего товарища или явных признаков его смерти, коими считаются окоченение и трупные пятна. И поразят меня презрение и гнев членов моего экипажа, если в районе радиоактивного заражения я не стану как следует тщательно освежевывать пойманных животных и удалять их внутренности. Если я не буду варить и жарить мясо этого зверья, избегая при этом использовать в пищу сердце, печень, селезёнку и мясо, прилежащее к костям.

Я был верен этой книге, как присяге несуществующему государству, которой никогда не нарушал.

Это была голубенькая книжица с чёрным контуром звезды посередине.

И вот сейчас у меня перед глазами стояла шестьдесят третья страница Памятки: «Решение остаться на месте приземления или покинуть его — один из самых ответственных элементов вашего выживания».

Надо было вылезать. Я в последний момент решил всё же пойти первым. Уже прыгая, я уцепился за дверцу и приземлился на неё, ещё раньше рухнувшую на ноздреватую набережную. Таджик прыгнул за мной, но вышло так, что он первым коснулся питерского асфальта.

Мы вытащили ящики из самолёта, и только тут я понял, что всё это время за нами наблюдали. Стая собак стояла неподалёку и в полной тишине смотрела, как мы спасаем наш груз. Только время от времени какая-нибудь собака наклоняла голову вбок и продолжала так же молча глядеть своими чёрными немигающими глазками.

Сами по себе эти собаки вовсе не были страшными, выглядели они как обыкновенные дворняги. Я видел таких на картинках, на открытках и в детских журналах. И те и эти собаки были даже симпатичными — взятые по отдельности. Но вот все вместе, собравшись в стаю, вызывали очень странное чувство, будто ты имел дело с одним зверем, сотню раз отразившимся в зеркалах.

Математик велел оттащить ящики в один из угловых домов на площади. Когда мы тащили груз через трамвайные пути, я обернулся на огромную статую, стоявшую перед облупленным вокзалом.

Огромный Ленин махал рукой, стоя на какой-то странной конструкции. Самое удивительное было то, что место пониже спины у него топорщилось рваными краями. Было такое впечатление, что несколько раз ему взламывали зад, потом чинили, потом снова взламывали — будто искали что-то важное.

Но скульптурные диковины северной столицы явно не тронули сердце моих спутников.

Математик остановился и стал рассматривать вокзал, всё более и более хмурясь.

— И что? — нарушая субординацию, спросил я.

Однако наш наниматель, вместо того чтобы пропустить мой вопрос мимо ушей, вдруг ответил, что вон там, слева от часов, должна быть вентиляционная шахта, предмет наших желаний и знак спасения в чужом городе.

Он говорил эту долгую фразу, и только к её концу я понял, что он надо мной смеётся.

Вентшахта должна была быть на крыше, но часть крыши оказалась снесена, а часть — висела на битой арматуре. Всё заполнено бетонными обломками, через которые, может, и проходит воздух к фильтрам и вентиляторам, да вот мы не пройдём. Как искать вход под землю, было непонятно.

Я перевёл взгляд на сохранившийся циферблат вокзальных часов. Где-то я читал, что остановившиеся часы всегда указывают время катастрофы. Может, так и здесь?

Часы Финляндского вокзала, конечно, стояли, но дело в том, что на них вовсе не было стрелок. Поэтического символа не вышло.

Математик посмотрел в свой гроссбух.

— Так. Двести шестая шахта, — сказал он, игнорируя нас и объясняя ситуацию своему таджикскому адъютанту: — Двести шестая недоступна. Вот смотри, есть другой вход, вот тут, на Лесном проспекте. Ориентировочное расстояние полтора километра плюс-минус метров двести. Нет, скорее минус. Там есть характерная примета — вытяжная труба дизельного отсека. Есть соображения?

У Мирзо соображений не было, и мы пошли по солнечному и прекрасному городу, таща ящики нашего господина. Надо сказать, что тащил я груз вполне прилежно, благословляя своего корейского учителя. Дело не в крепких мышцах, а именно в выносливости, которая меня спасала. Только пот застилал глаза, и трудно было дышать через респиратор.

Однако солнце уже закатывалось слева, световое время заканчивалось. И хотя мы почти достигли искомой точки, пришлось искать место для ночлега наверху. Математик опасался (и правильно делал) идти через двор дальше. Там разрослись очень странные кусты, и вообще местность выглядела не очень располагающе.