Путевые записки эстет-энтомолога - [10]

— Здесь вас никто не тронет.

И он оказался прав. Пока пил вторую кружку, я увидел, как два паука, один за другим бежавших по направлению ко мне, натолкнулись на черту и в панике устремились прочь.

Когда я допил чай, стемнело окончательно. На небе высыпали звезды, и я, глядя на них, представил, как высоко-высоко, прямо надо мной, в безвоздушном пространстве у самой кромки атмосферы Пирены парит стая Papilio galaktikos. Если я правильно все рассчитал, то сейчас они атаковать не будут. Подождут, пока мой охотничий азарт притупится. Это должно произойти где-то в середине маршрута. Или ближе к концу.

Я встал, подошел к мачте автоматического сачка и включил свет. Что ж, поохотимся пока на местных ночных парусников. Если они есть.

Вернувшись, я расстелил в очерченном Тхэном квадрате спальник и забрался в него.

— Давай спать, — предложил своему проводнику.

— Спите, сахим, я лягу позже, — ответил Тхэн. Подтянув под себя ноги, он сел на землю и уперся ладонями в колени. Лицом он повернулся в сторону предгорья, и его губы беззвучно зашевелились.

— Здравствуй, Колдун, — перевел транслингатор, уловив неслышные мне звуки. Тхэн посмотрел на меня и плотно закрыл рот. Но напряженной застывшей позы не изменил.

«Все ясно, — подумал я. — Каждый вечер он будет таким образом переговариваться с Колдуном. Это плохо. Как бы их переговоры не помешали моей охоте. А точнее — не влез бы между мною и млечником Колдун…» Однако здесь я ничего поделать не мог. Моего запрета на переговоры Тхэн бы не понял и не принял — это его жизнь. К сожалению, проводник не консул, на которого я мог прикрикнуть.

Я перевернулся на другой бок и, хотя на сто процентов был уверен, что этой ночью млечник не отважится на нападение, принял таблетку тониспада. Тониспад позволял хорошо отдохнуть, но в то же время сон становился обостренно чутким. Теперь на протяжении всей экспедиции мне предстояло каждый вечер глотать эту гадость.

Засыпая, я почувствовал, как биотраттовые рубашка и брюки стали сжиматься, плотно облегая тело. Начиналась еженощная переработка кожных выделений. Не представляю, как в обыкновенной одежде, не раздеваясь, я смог бы провести на Пирене целых полгода.

Глава 3

Как и следовало ожидать, за ночь в ловушку никто не попался, хотя на земле под светильником я обнаружил около трех десятков мертвых ночных мотыльков. Видимо, сонм бабочек вокруг светильника привлек хищных насекомых, и они славно здесь попировали. Что же касается отсутствия парусников, то они, как правило, ведут дневной образ жизни. Но встречаются и исключения, наподобие Ornithoptera monstre с Сигелы-П. Впрочем, этого теплокровного ночного хищника с метровым размахом крыльев лишь с большой натяжкой относят к насекомым, чаще выделяя в одиозный межкласс Insecta-Aves.

Пока я собирал автоматический сачок, Тхэн поймал большую рыбу и запек ее в глине. Естественно, опять без соли и специй. Мы позавтракали и двинулись в путь.

Второй дневной переход я перенес легче, чем первый. Может, стал акклиматизироваться, а может, просто потому, что в этот день не шел пешком, а ехал верхом на долгоносе и мои силы расходовались только на борьбу с жарой и гулявшим по равнине знойным ветром. Во всяком случае, потел я меньше и в сумеречное состояние не впадал, несмотря на то что ландшафт равнины был более однообразен, чем предгорья.

Равнину мы прошли за четыре дня. В сачок мне так ничего и не попалось, поэтому все дни были похожи друг на друга. Каждый вечер я устанавливал сачок, каждое утро собирал его. Каждый вечер после ужина Тхэн, сидя на земле, застывал в прострации и вел переговоры с Колдуном. И каждый день мой проводник кормил меня местной пищей, несоленой и пресной. В конце концов мне это надоело, и, когда он в очередной раз варил в своей неизменной чаше разового пользования рыбу, я не выдержал и бросил в воду приправу. Вот тогда я впервые увидел, как аборигены обижаются. Есть уху Тхэн отказался категорически. И долго насупленно наблюдал за мной, как я ем. Но когда я через силу выхлебал всю уху, он неожиданно повеселел. Оказывается, расстроило Тхэна не то, что я своим необдуманным поступком лишил его ужина, а то, что остатки еды придется выбросить! Похоже, соблюдение экологического равновесия было заложено в него на религиозно-инстинктивном уровне. Мне бы его заботы…

На шестой день пути мы вступили на лессовое плато, в котором Нунхэн вымыла глубокое ущелье. Здесь река стала уже, глубже и ускорила свой бег. Непрочные стены ущелья то и дело обрушивались в воду, и Нунхэн, разлившись озером, либо промывала себе новое русло, либо водопадом преодолевала естественную плотину. При этом вода настолько насыщалась взвесью лесса, что напоминала собой сточную канаву. Стакан такой воды после отстоя был на две трети заполнен осадком, из-за чего фильтры в насосе приходилось менять чуть ли не после каждого откачанного литра. Если бы не умение Тхэна расслаивать суспензию в своих глиняных чашах, то фильтров не хватило бы и на половину пути.

Растительность вновь исчезла — она просто не успевала укорениться на постоянно подмываемых берегах. Но количество насекомых осталось почти таким же, правда, виды их изменились — появилось больше жесткокрылых; а мохнатые пауки равнины уступили место поджарым и гладким, с тонкими ногами. Удивляло и то, что рыба, причем довольно крупная, спокойно существовала в клоаке, в которую превратилась река.