Путеводитель потерянных. Документальный роман - [4]

— Как вы там оказались?

— Курт и его брат-художник уехали в Уругвай из Чехословакии в 1947 году.

— Значит, брат выжил?

— Родной, младший, умер. Но обнаружился двоюродный, старше Курта на десять лет. И стал родным. Это его картины, написанные в Монтевидео. Мы перебрались в Израиль по настоянию дочери в 1971 году. Дочь умерла от рака, оставив троих детей, старшей тогда было двенадцать. У нас еще есть сын, он женат на еврейке итальянского происхождения и живет в Хайфе. Моя семья, к большому счастью, успела сбежать в Уругвай до войны. Целым кланом. Из местечка близ Ковно.

Курт молчал. Грузное тело утопало в мягком кресле, руки лежали на подлокотниках, взгляд его был устремлен в одну точку — на картину, судя по всему, изображавшую юную красавицу Рахель.

— Это меня рисовал брат Курта, к нашей свадьбе.

— Мой отец продавал технические масла для кинопромышленности в Праге на Велетржинском рынке, — выпалил Курт на одном дыхании. Рахель расплылась в улыбке и, подойдя к мужу, чмокнула его в щеку. — Он продавал специальные чернила для авторучек, чем очень гордился. А вообще он больше всего любил играть в карты и пить пиво. Младший брат умер до войны от туберкулеза. После смерти брата я был для матери всем на свете. Она не отпускала меня от себя.

Выходит, «Памятная книга» ошиблась? И такое случается, иногда в нашу пользу. Эта ошибка — вничью.

— Думаю, когда нас с матерью оторвали друг от друга, у нее разорвалось сердце. И она умерла на рампе, не дойдя до газовой камеры…

— Лучше расскажи, как мы с тобой встретились, — перебила его Рахель.

— Про графиню?

— При чем тут графиня?

— При том, что мой брат сделал все, чтобы я перестал с ней встречаться.

— Как ее звали?

— Не имеет значения, — сказала Рахель, глядя на меня не слишком доброжелательно.

Куда-то не туда зашли мы в беседе.

— Эльза. Или Элишева…

— У этих графинь имен пруд пруди. И в голове у нее была полная каша. Она клялась Курту, что девочкой была в концлагере и оттуда ее увезли в Уругвай.

Рахель Вайнер, 2008. Фото Е. Макаровой.

— С доставкой на дом, — добавил Курт, рассмеявшись, но тотчас помрачнел. — Представьте себе, я выжил лишь благодаря доктору Блюмке, а он — благодаря Вере Женатовой, она, простая чешская женщина, умудрялась посылать ему посылки в Освенцим. Блюмка потерял жену и детей, он не хотел жить, но посылка от Веры каким-то образом выковыряла его из ада, и он стал работать у немцев, чинить им зубы, вставлять в их рты золото из еврейских ртов, переплавленное на специальном заводишке. И он сказал мне: «Я тебя усыновлю».

— С Блюмкой и его второй женой мы всю жизнь поддерживали отношения, у нас много совместных фотографий…

— К чему я клоню? С таким грузом горя я оказываюсь в Уругвае, по-испански — ни слова…

— Когда мы с тобой встретились, ты говорил вполне прилично, — перебила его Рахель.

— Спасибо графине!

Элла Фройнд, 1938. Архив Е. Макаровой.

Натан Солдингер, 1934. Архив Е. Макаровой.

Опять она тут!

— Мы оба знали немецкий, но ради меня перешли на испанский. Видимо, я многого не понимал, и иногда она казалась мне сумасшедшей. Не скрою, в этом была своя прелесть. На первых порах.

— С чего вдруг ты завел о ней речь? — возмутилась Рахель. — Ты думаешь, нашей гостье интересны твои юношеские похождения?

— Конечно, что может быть увлекательней?

— Она пришла к нам не за этим. Она изучает Катастрофу.

Рахель принесла альбом и буквально ткнула меня в него носом.

— Это семья Курта. По материнской линии Фройнд. Это его дядя, Натан Солдингер. Выступал в итальянском варьете с девушками. Жил в Милане, погиб в Освенциме. Это их галантерейная лавка, два брата его матери Густы, Фриц и Йозеф, там работали. Тоже погибли. А это Элла — старая дева, ближайшая подруга матери Курта, погибла в Треблинке в сорок пять лет. Тоже мне, старая дева! Такие сегодня рожают. А тут вот вся семья Курта, попробуй пересчитай. У его отца Рихарда было двенадцать сестер и братьев, многие жили в Вене.

Курт и Рахель Вернер, 2008. Фото Е. Макаровой.

Руки Рахель возлежали на плечах мужа, в шепелявом потоке испанской речи поплавками всплывали «амиго» и «мучо». Чмок-чмоки в обе щеки… Курт не шевелился.

— Помнишь, ты рассказывал, как сидел на коленях у одной из своих венских тетушек и до сих пор не можешь забыть запах бархата на ее груди? Вот что важно услышать Эльзе!

Пожалуй, мне пора.

— Не уходи, — взмолилась Рахель, — Курт, ну скажи же что-нибудь!

— Скажи ты! Ты всегда говоришь за меня, всю жизнь.

— Неправда. Не всегда. Я изменилась после смерти дочери. Я никогда не буду той счастливой девочкой, на которой ты женился. Мне было семнадцать… Я родила ее в девятнадцать… в тридцать восемь стала бабушкой, а потом… матерью двенадцатилетней сироте. Но ты всегда был на первом месте, Курт!

— Останься, — повелел Курт и повернул ко мне голову. Лицо — лепная маска с прорезями для глаз. Они светились как лампочки. — Сумасшедшая графиня где-то еще живет, — сказал он. — Однажды много лет тому назад она принесла мне часы в починку. Но меня не узнала. Она и раньше принимала меня за разных людей. У нее были прорехи в памяти. То она принимала меня за какого-то человека, который ночью перебирался из лодки на большой корабль с британским флагом… То считала меня утерянным братом, которого наконец нашла. И, как брата, подолгу не подпускала к себе. Мне больше нравилось быть человеком с лодки, этот образ возбуждал ее, и мы наслаждались по полной.