Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован» - [32]

Вощев приводит мужиков, к которым руководство страны относилось как к тряпкам и отбросам, в город «для утиля», где те «хотели спастись навеки в пропасти котлована» (115) и спастись, конечно, от коллективизации. Любопытно, что подобные ассоциации строящегося социализма с пропастью, которая засосет и плоды сталинской кампании по сбору утильсырья, возникают не у одного Платонова. В письме 1930 г., написанном анонимным автором (по языку понятно — из простого народа) во власть, есть и такие слова: «Сталин за сырье, кожи и конские хвосты заграницей наменяет много тракторов. Они по этой трясучей пути загудят прямо в пропасть»[126]. Что же касается финала платоновской повести, то он вновь возвращает, но на более трагической ноте, к теме «отходничества», с которой повесть и началась — композиция «Котлована» замкнулась в кольцо.

«Язык утопии» в «Котловане» и датировка повести

Одна из первых публикаций «Котлована» на Западе вышла с ярким предисловием И. Бродского. Среди прочих любопытных суждений о творческой манере Платонова, Бродский высказал и мысль о том, что Платонов пишет о реализации социальной утопии — строительство социализма — на языке данной утопии, которому себя полностью подчиняет. Эта точка зрения стала знаменитой, на нее часто ссылаются, как нам кажется, не всегда отдавая себе отчет в характере отношений Платонова к языку сталинской эпохи. Приведенные нами примеры («костер классовой борьбы», «пни капитализма», «сеять капитализм», «целыми эшелонами население в социализм отправлять» и пр.) свидетельствуют о весьма свободном обращении Платонова не только с языком своей эпохи, но даже с цитатами самого вождя. Платонов пародирует язык своей эпохи, а не подчиняется ему. И способов такого пародирования очень много. Кроме исправленной цитации вождя это и новое лексическое наполнение устойчивых формул официального языка. Так, например, платоновская фраза «в руках стихийного единоличника и козел есть рычаг капитализма» (77) воспроизводит один из многочисленных оборотов времени, в свою очередь восходящих, вероятно, к работам классиков марксизма-ленинизма, например: «самообложение — рычаг культурной революции»[127]; «расширение экспорта — рычаг для выполнения пятилетки в четыре года»[128]; «радио — рычаг для развития и улучшения работы профсоюзов»[129] и т. д. Выше мы показали, как писатель подчеркивает абсурдность одного из политических фразеологизмов «оказаться/плестись в хвосте масс» или «в хвосте требований жизни» при помощи старой языковой идиомы: «вы боитесь быть в хвосте <…> и сели на шею». Другая вольность, которую Платонов часто допускает при обращении с политическими метафорами, — деметафоризация ключевого слова. Приведем некоторые примеры. В политической фразеологии этого времени были популярны существительные «уклон», а также «колебания и шатания» и соответствующие им глаголы. «Уклон», как известно, определял политические взгляды человека по отношению к «генеральной линии» и был «правым» или «левым». «Уклону», этому крайнему проявлению политической неблагонадежности, предшествовали «колебания и шатания». Выражения активно употребляет Сталин, а за ним и средства массовой информации, например:

«Условия возникновения правого, а также „левого“ (троцкистского) уклона от ленинской линии»; «мелкобуржуазные элементы <…> вносят в пролетариат и его партию известные колебания, известные шатания», «вот где корень колебаний и уклонов от ленинской линии в рядах нашей партии»; «колебания и шатания в московской организации»[130]; «бывают и другие отклонения от правильной линии», «середняк есть класс колеблющийся»; «середняк может колебнуться к кулачеству»[131]; «мелкобуржуазные колебания и шатания»[132]; «необходимо преодолеть колебания и шатания»[133] и т. д.

В своем повествовании Платонов использует лексику этих политических обвинений, одновременно актуализируя прямое и переходное значение слов, например:

«Мужик было упал, но побоялся далеко уклоняться, дабы Чиклин не подумал про него чего-нибудь зажиточного» (70); «Чиклин, не колебнувшись корпусом, сделал попу сознательный удар в скудо» (81); «Жачев <…> одному колебнувшемуся сделал для успокоения удар в голову окомелком ноги, отчего колебнувшийся уснул» (98) и т. д.

Справедливости ради надо сказать, что не один Платонов позволял себе шутки на темы оборотов политического языка. Желание обыграть выражение «в хвосте масс», а также идею политических «колебаний и шатаний» в бытовых ситуациях было настолько естественным, что перед ним не могли устоять даже официальные культработники, в задачу которых входило политическое просвещение масс. Одной из форм такого просвещения были «вечера вопросов и ответов на злободневные темы». Журнал «Культурная революция» с возмущением пишет о «классово-чуждых элементах» среди культработников, деятельности которых «мы обязаны такими „достижениями“, <…> как знаменитые игры вроде „профдурочка“ и „политдурочка“ или остроумные „викторины“ с такими вопросами, как „когда у человека бывает хвост?“, „отчего пьяный шатается?“»[134]. Когда у человека бывают рога, это знают все. Ситуация бытовая и банальная. А вот неприятность с появлением хвоста — уже дело политическое. Грамотный строитель нового общества должен знать, когда у человека бывает хвост. Опять же, и с пьяным нельзя терять бдительности: у его шатаний может быть политическая подоплека. От составителей викторин, как и от прочих культработников, требовали новизны в работе. Измучившись в ее поисках, некие культработники не без остроумия решили разнообразить форму политических вопросов, вызвав нарекания журнала.