Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1 - [86]

Один из моих слуг, полинезиец с о. Ниуе, слег, к хронической серьезной болезни присоединилась сильная местная лихорадка. Его примеру последовал и другой слуга, европеец, швед по происхождению, бывший матросом на китобойном судне. Мне пришлось приготовлять пищу для троих, лечить больных и ухаживать за ними, носить воду, рубить дрова, принимать визиты папуасов, делать метеорологические и другие наблюдения. Однако же Ульсона (шведа) я поставил вскоре на ноги, и он мог помогать мне. В начале ноября 1871 г., полтора месяца по прибытии, и я почувствовал первые пароксизмы лихорадки, которые уже не покидали меня во все время пребывания на Новой Гвинее, возвращаясь каждые две недели, один, иногда и два раза, очень ослабляя организм и мешая многим предприятиям. Пароксизмы сопровождались бредом и сильною опухолью лица, шеи и рук, которая опадала в апирексиях.

Папуасы разных береговых и горных деревень почти ежедневно толпами посещали мою хижину, так как молва о моем пребывании распространялась все далее и далее. Это вносило разнообразие в мою монотонную жизнь с двумя больными, но подчас, когда я чувствовал себя крайне нездоровым, посещения папуасов, с их подозрительностью и любопытствующим нахальством, были мне даже неприятны. Риф, который окружал мысок, где стояла моя хижина, мог бы быть источником интересных зоологических наблюдений и исследований, но для этого я должен был бродить по пояс или по колено в воде, следствием чего было возобновление пароксизмов, почему я должен был отказаться и от этого.

Наконец, полинезиец, который не хотел принимать никаких лекарств, хотя страдал сильно хронической болезнью, очень изнуренный лихорадкою, умер 14 декабря, прослужив мне как повар только полторы недели.

Видя, что нас только двое, причем Ульсон часто болеет (сам я, когда болел, тщательно скрывал это от туземцев), папуасы делались все нахальнее и требовательнее. Незнакомые с огнестрельным оружием, — которое я им до того времени не показывал, чтобы не увеличить их подозрительности и не отстранить их еще более от себя, — и предполагая большие сокровища в моей хижине, они стали угрожать убить меня и Ульсона.

Я принимал их угрозы в шутку или не обращал на них внимания. По-прежнему ходил по лесу, посещал их деревни. При моем появлении подымалась в деревнях страшная суматоха: женщины и дети с визгом бросались в хижины и в лес, собаки выли, мужчины с оружием, с криком и с особенным воинственным рычанием сбегались и окружали меня; не раз потешались они, пуская стрелы так, что последние очень близко пролетали около моего лица и груди, приставляли свои тяжелые копья вокруг головы и шеи и даже подчас без церемоний совали острие копий мне в рот или разжимали им зубы. Я отправлялся всюду невооруженный, и индифферентное молчание и полное равнодушие к окружающему были ответом на все эти любезности папуасов.

Исключая две или три царапины, никто не решался нанести мне серьезную рану — диких ставил в тупик мой неизменный индифферентизм; я же, поняв, в чем заключается моя сила, не изменял своего обращения с ними, решив, что когда-нибудь папуасы привыкнут к моим посещениям и к моей личности. Спал спокойно в папуасских деревнях, несмотря на копья и стрелы туземцев; папуасы не расходились, даже когда я засыпал.

Однако время шло; я, во что бы ни стало, хотел добраться до горных деревень, а для этого проводники были необходимы. Несмотря на наши натянутые отношения, я отправился в Бонгу (вторая ближайшая береговая деревня от моей хижины) и объяснил, что я хочу идти в горную деревню Колику-Мана, для чего мне нужны люди, чтобы нести вещи. Начались переговоры между папуасами, потом они стали советовать мне не ходить: дорога дурная, камни, глубокие ручьи, горные люди убьют меня и т. п.

Увидев, что уговариванием и обещаниями ничего не поделаешь, я встал и объявил им, что иду один в Колику-Мана; вынув небольшой компас, прибавил, что эта движущаяся стрелка покажет мне дорогу, а если что со мною случится, — всем им будет плохо. Приняв очень серьезный вид, я вышел из умолкнувшей толпы, которая казалась озадаченною и боязливо расступилась. Таинственная коробка с живою движущеюся иглою и моя решимость подействовали; через полчаса меня нагнали несколько человек с изъявлением готовности идти со мною и защищать от горных жителей. Так совершил я первую более отдаленную экскурсию, за которой последовали другие.

Заметив, что наша провизия сильно убывает, и не надеясь постоянно получать свежие припасы от соседей, я разделил ее на порции, приблизительно до следующего августа месяца. Эти порции риса и бобов были очень невелики; к тому же почти полное отсутствие животной пищи было очень чувствительно, так что я стал замечать, что силы мои значительно убывают при частых приступах лихорадки. Недоверие папуасов было так велико, что в продолжение целых пяти первых месяцев нашего обоюдного знакомства они не решались даже показать своих жен и детей, которые убегали и прятались при моем приближении. Это недоверие, явно недружелюбная замкнутость и трудность проникнуть в горы подали мне даже мысль отобрать часть вещей, нагрузить ими оставленную мне «Витязем» шлюпку и отправиться далее по берегу, искать более благоприятного пристанища и более гостеприимных жителей. Это было в конце января 1872 г.