Путешествия Доктора Дулитла - [6]

Пока мы с аппетитом уничтожали ужин, дверь внезапно открылась и на кухне появилась утка Даб-Даб и пес Джип, которые волокли по чистому кафельному полу простыни и наволочки. Увидев мое крайнее изумление, Доктор объяснил:

— Они хотят просушить мою постель. Даб-Даб превосходная хозяйка, она никогда ничего не забывает. Одно время хозяйство вела моя сестра (бедняжка Сара, как-то она поживает? Я не виделся с нею уже много-много лет), так вот, ей было далеко до Даб-Даб. Хочешь еще сосиску?

Доктор повернулся к утке и собаке и что-то сказал им на каком-то странном наречии. Они, по всей видимости, прекрасно поняли его.

— А на беличьем языке вы можете говорить? — поинтересовался я.

— Конечно, это простой язык, — ответил Доктор, — его выучить не составляет труда. А в чем дело?

— У меня есть бельчонок, — начал рассказывать я, — я его спас от ястреба, но лапки его сильно повреждены. Хорошо бы вы его посмотрели. Можно завтра?

— Что ж, если сломана лапка, то лучше посмотреть сегодня. Хотя и поздновато серьезно им заниматься, но я провожу тебя домой и взгляну на него.

Мои вещи уже совершенно высохли, и я пошел наверх переодеваться. Когда я спустился, Доктор уже ждал меня со своим портфелем, где были лекарства и бинты.

— Пошли, — сказал он, — дождь уже кончился.

На улице прояснилось, и вечернее небо было озарено красным светом заходящего солнца; в саду распевали дрозды, а мы вышли на дорогу и поспешили к моему дому.

>ГЛАВА 5 ПОЛИНЕЗИЯ

— Как у вас интересно, Доктор! А можно мне и завтра прийти? — спросил я своего удивительного нового знакомого.

— Разумеется, — ответил он, — приходи в любой день, когда захочешь. — Я покажу тебе мой сад и зоопарк.

— Ой, у вас есть свой зоопарк? — удивился я.

— Есть, — ответил Доктор. — Крупные животные не помещаются в доме, и я держу их в саду. Зоопарк у меня небольшой, но очень занимательный.

— Как же здорово уметь разговаривать на всяких звериных языках, — продолжал я. — Вы думаете, я тоже когда-нибудь сумею?

— Несомненно, — ответил Доктор, — все дело в практике. И, конечно же, требуется колоссальное терпение. Хорошо бы тебе позаниматься с Полинезией. Это она давала мне первые уроки.

— А кто такая Полинезия?

— Полинезия — это западно-африканский попугай. Она жила у меня когда-то, — голос Доктора погрустнел.

— А что, она умерла?

— Нет, нет, — ответил он, — она жива и, надеюсь, здравствует. Оказавшись вместе со мной в Западной Африке, она ужасно обрадовалась, что вернулась на родину. Просто плакала от счастья. Когда же пришло время возвращаться домой, у меня просто не хватило совести увозить ее обратно, хотя ей и не хотелось со мной расставаться. И я оставил ее в Африке. Ну, ладно, чего уж там, тосковал я по ней страшно. Но считаю, что поступил правильно. Она была моим лучшим другом. Именно Полинезия рассказала мне про языки животных и подала идею стать звериным доктором. Я часто думаю, как ей там в Африке живется, счастлива ли она, и доведется ли мне когда-нибудь еще увидеть ее забавную, исполненную важности мордочку. Эх, добрая старая Полинезия, воистину необычайное создание!

В это мгновение мы увидели, что за нами несется Джип. Он явно был чем-то очень возбужден, лаял и выл весьма странным образом. Тут и Доктор разволновался, стал делать ему в ответ какие-то невообразимые знаки. Но вот он повернулся ко мне, лицо его сияло от счастья.

— Представляешь, Полинезия вернулась! — воскликнул он. — Джип говорит, она только что прилетела. Боже мой! Я не видел ее уже целых пять лет! Извини меня, я на минуточку.

Он было повернул к дому, но Полинезия уже подлетала к нам. Доктор в полном восторге захлопал в ладоши, прямо как ребенок, которому подарили новую игрушку. Стаи воробьев вспорхнули и, рассевшись по изгородям, принялись отчаянно сплетничать, возмущенно поглядывая на птицу в серо-алом оперении, планирующую вдоль английской улочки.

Она уселась прямо Доктору на плечо и с ходу затрещала с неимоверной скоростью на абсолютно неведомом мне языке. Казалось, что речам ее не будет конца, и Доктор, вероятно, забыл уже и обо мне, и о бельчонке, и о псе Джипе, и обо всем на свете, пока, наконец, птица не задала ему вопроса, явно касавшегося меня.

— Ох, прости меня, Стаббинс, — сказал Доктор, — я так увлекся рассказом старого друга. Надо же быстрее посмотреть бельчонка. Полинезия, знакомься, это Томас Стаббинс.

Птица, восседавшая на плече Доктора, серьезно кивнула, а затем к моему нескончаемому удивлению произнесла на чистейшем английском языке:

— Здравствуй, здравствуй. Помню ночь, когда ты появился на свет. Холодная была тогда зима, а ты был далеко не красавчиком.

— Стаббинс мечтает выучить языки зверей, — сказал Доктор, — я как раз рассказывал ему о том, как ты давала мне первые уроки, а тут примчался Джип и сообщил о твоем прибытии.

— Что тут сказать, — Полинезия вновь повернулась ко мне, — может быть, я и сумела дать Доктору кое-какие начальные знания языков зверей, но только после того, как он объяснил мне значения тех английских слов, что произносила я. Видишь ли, многие попугаи могут произносить слова на человечьем языке, но мало кто из них что-нибудь понимает. Эти птицы говорят, потому что хотят казаться невероятно умными или потому, что им за это дают печенье.