Путешествие во внутрь страны - [6]

А он показывает на стены и на шкафы — дом у него, доложу вам, как есть чертог-с! — и рыдает этак жалостно-с:

«Все это уж не мое! Все уж продал! Думал, вывернусь!»

Ну, и так он это плакал и скорбел-с, что всех их прошиб. Кто если и поворчал, так только так, для торгового порядка-с…

«Москвич» снова обращается к «дитяти пышной Украйны» и шепчет ей с волнением:

— Да! Вот наши купцы, которых так обвиняют в неразвитости, выставляют в смешном виде нынешние остроумники! Нет! сердце у них, как у народа русского, православного, золотое! Эта патриархальность, которая так смешит бессодержательных модников и модниц, скрывает под собой глубокую струю братской — святой братской любви!

Купчик оглядывается на него, прислушивается, видимо, не вполне разбирает смысл его монолога, улыбается как-то двойственно — и москвичу одним концом губ, и своей собеседнице другим — и продолжает:

— Одначе своего добра всякому жаль-с. И все по этому случаю огорчены-с и думают: неужли никакого способу спасенья нет?

Он это понимает-с и говорит им:

«Други мои, — говорит, — и благодетели! Вы меня, обманщика и разбойника, милостями обсыпали. Какая я ни на есть тварь, а забыть я этого не могу: я возьму посошок нищенский и пойду в Киев, к святым местам. Я отрекаюсь от мира. Людским подаянием буду питаться. Омочу слезами моими черствую корочку и поживлю тем свою грешную душу!»

Долго он это еще вавилоны водил-с и, наконец, объяснил им, что есть еще у него малая толика в спрятном местечке и что желает он ее им разделить полюбовно, по-братски.

«Не знаю, — говорит, — сколько придется на брата, — мало, очень мало!

И начинает высчитывать им, кому он должен. И просто страсть выходит-с! И тому, и другому-с, и пятому, и десятому, и сотому-с. Просто, значит, придется на брата по копейке по медной-с. Выходит, не уплата-с, не процент-с, а один только смех-с…

Ну, они, разумеется, недовольны-с. Начинают ему пенять-с, что нас, дескать, равняешь со всеми прочими, а мы, дескать, и любили тебя больше, и одолжили больше.

Ну, а он берет себя этак за голову-с и начинает безумствовать-с. И безумствует-с.

«Я, — кричит, — погиб! Я грабитель! У меня голова стеклянная, я ее разобью!» И ну биться головой-с. И все это так досконально, словно на лучшем театре-с.

Они его за руки-с, они его водой поить и брызгать. Тогда он еще пуще рыдать принимается-с, и опять на колени пред ними падает-с, и кричит-с:

«Я ваш раб! Приказывайте! Что прикажете, то и исполню!»

Они и приказывают ему, что, дескать, плати ты нам одним, раздели крохи между нами.

«А те-то? — он их спрашивает. — А прочие-то несчастливцы? Ведь я их погубил! Ведь за них меня бог накажет!»

Ну, споры по этому обстоятельству были-с и разные морали-с. И долго он все не соглашался-с, даже до поту лица их довел-с… И тогда уж, как увидел их в этом положении, склонился, и вместе все разочли и распределили-с, и получили они все по десяти копеек за рубль-с… Покончили, значит, полюбовно-с и разошлись по домам.

И все в той надежде, что вот он это с посошком в Киев пойдет-с, а прочие кредиторы волосы будут на себе рвать-с.

А он через недельку после этого коленца новый магазинчик открыл-с и новый домик купил-с!

Так Москва-то, извольте заключить, тоже-с подвиги может совершать-с! Вы нашу старушку понапрасну, значит, конфузите-с!

— Это выдумки! — резко вскрикивает «москвич», переходя неожиданно от умиления к раздражению. — Я не понимаю, к чему вы вздумали рассказывать здесь подобные бессмысленные анекдоты?

— Прошу прощенья-с, анекдот самый верный-с, — отвечает несколько оторопевший, но неподатливый купчик. — И коли вы заподлинно из Москвы-с житель, так вы сами можете заключить-с…

— Вот «струя братской любви» так струя! — замечает черноглазая девица и заливается таким веселым хохотом, что даже господин в золотых очках, все время читавший газету и по бесстрастности и неподвижности скорее походивший на произведение искусства, чем на живую тварь господню, и тот переводит глаза с газеты на нее и улыбается.

Из «москвича» вся маслянистость снова испаряется, он слегка багровеет и говорит неровным голосом:

— Во всяком случае… во всяком случае, язвы родины врачуются слезами, а не смехом! Положим даже, что анекдот господина шутника, нашего спутника, справедлив, положим…

— Извольте положить-с, не сомневайтесь, — перебивает купчик. — Вся Москва знает-с, все радуются-с!

— Радуются? — вскрикивает черноглазая девица. — Радуются?

Затем снова заливается хохотом, который окончательно отрывает от газеты господина в золотых очках.

— Язвы родины… — начинает «москвич».

— Чему ж они радуются-то? — перебивает черноглазая девица.

— А как же-с не радоваться! — отвечает ей купчик. — Ведь свое-с, родное-с! И не то чтобы там от каких англичан или немцов научился, а сам, своим умом дошел-с.

— Да ведь он…

— Так что же такое-с? Хотя там от него и претерпели-с убыток, а все нельзя не почувствовать, что он молодец-с, политик-с… Голова, что называется, не сеном набита-с! Ну, и лестно-с, что и нас, дескать, бог не совсем своим промыслом обошел-с!

— Не обошел! Не обошел! — хохочет черноглазая девица.

— Язвы родины… — снова начинает «москвич».