Путешествие Вениамина Третьего - [21]

— Только без крика! Без шума! — упрашивал реб Айзик-Довид. — Терпение! Уж вы столько времени ждали, подождите еще малость. Вдовой при живом муже вы уже, слава богу, не останетесь. Что же касается всего прочего, то поневоле приходится сказать: женщина остается женщиной. Казалось бы, и неглупая, а все-таки женщина. И в самом деле, подойдем к этому делу с другой стороны. К чему шуметь? Конечно, я понимаю, вам досадно: они сбежали! Почему? Отчего? Ведь все должно иметь какой-то смысл. Но, понимаете ли, раз так случилось, — значит, так оно и есть, а раз так оно и есть, то спрашивается: к чему еще крик? Но секрет в том — уж вы меня извините, как родную мать прошу, — секрет, понимаете ли, в том, что женщина, извините, остается женщиной.

Реб Айзик-Довид только было разошелся, намереваясь, по своему обыкновению, обсудить вопрос «с другой стороны», а затем снова «с другой стороны» и сдобрить свои рассуждения и солью и перчиком. Но с обеих сторон мостков уже собралось довольно много людей. Собравшиеся негодовали, что какие-то евреи загородили дорогу и не дают пройти, встали тут и рассуждают, точно, кроме них, нет никого на свете.

Кладка была так узка, что двоим никак не разминуться. И тому, кто стоял на одной стороне, приходилось ждать, покуда мостки не перейдут пешеходы с другой стороны. Поэтому жене Сендерла и реб Айзик-Довиду пришлось отойти назад. Вениамин и Сендерл тоже отступили на свою сторону. Лишь после этого люди стали переходить по кладке.

— Скажи на милость, Сендерл, чего мы здесь стоим, чего ждем? — сказал Вениамин, уже успевший прийти в себя. — Мы сейчас похожи на ребят, которых в наказание привязали ниточкой к ножке стола, а другой конец велят держать во рту. Глупенький, сейчас еще не поздно спастись.

— Верно, честное слово! — весело воскликнул Сендерл, точно человек, вырвавшийся из тисков. — Скорей, скорей, Вениамин! Если ты не желаешь, чтоб я попал к «ней» в руки… Это не кладка, это сама судьба, это сами предки сослужили нам службу.

Наши герои тут же дали тягу и спустя несколько минут оказались уже на другом конце города. Без дальних проволочек они забрали свои узелки и распрощались с Тетеревкой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ура! Красноликие израильтяне!

— Э-гей! Вьо! Вьо! — хрипло кричал возница с облучка своей повозки, проезжая по самой оживленной улице города Глупска. Он чуть не наскочил на двух женщин, стоявших посреди мостовой с сумками, полными всякой снеди: мясом, редисом, луком, чесноком. Женщины поверяли друг дружке свои секреты, изливали душу так громогласно, что их можно было услышать за версту.

Женщины разбежались в разные стороны и остановились, чтобы издали, через дорогу, закончить разговор. Они кричали нараспев, стараясь заглушить визг и скрип телег, крытых фургонов и возов с дровами, длинной вереницей тянувшихся по улице и перегородивших на долгое время дорогу пешеходам.

— Хасе-Бейля! Значит, вечером придешь к гадалке? Я там буду со своим… Твой тоже придет, он просил передать, что там будет весело. Приходи, глупенькая, останешься довольна! Ну как же, Хасе-Бейля, придешь?

— Моя хозяйка, чтоб она сгорела, хочет меня сегодня заставить хлеб замесить и крупу перебирать. Но я как-нибудь отделаюсь и приду. Только пусть это будет в секрете. Прошу тебя, Добриш, никому об этом не говори!

— Погоди-ка, Хасе-Бейля, погоди! Черт твою хозяйку не возьмет, если обед поспеет часом позже. Она хочет жрать? Пусть ее черви жрут! Да, я совсем забыла! Не просеивай так мелко муку! Мучнице не нравятся твои отруби. Сколько тебе осталось от сегодняшней покупки?

— Ах, сорванец какой! Держите его, жулика! Это что еще за мода — хватать? Чтоб тебе живот схватило!

— Что случилось, Хасе-Бейля? Чего ты кричишь?

— Воришка, понимаешь! Чуть сумку из-под рук не утащил! Хорошо, что я вовремя спохватилась.

— Смотри-ка, смотри, Хасе-Бейля, что это там за толпа? Опять, наверное, горит где-нибудь. Уже второй пожар сегодня! До вечера еще несколько пожаров может случиться.

— Не звонят. Был бы пожар, звонили бы.

— Погоди-ка, вон идет маклерша, а я у нее спрошу. Симе-Двося! Симе-Двося! Что это за беготня?

— Не знаю, право! Может быть, Нехаме-Гися знает. Нехаме-Гися! Дорогая, что это там за сборище? Ваши утки так кричат, что ничего не разберешь. Годл сегодня родила, она у вас этих уток заберет. А куры у вас есть? Да, утки очень жирные. Яйца сегодня — не подступись! Что же это там за суматоха?

— А я знаю? Какие-то красноликие… Слышу, кричат: «Красноликие! Красноликие!»

— Что? Прибыли красноликие израильтяне? Боже мой! Надо сбегать посмотреть на них! — выпалили все разом и кинулись бежать.

— Ура! Гремучий змей!.. Дракон!.. Ура, красноликие израильтяне! — надрывалась в толпе орава мальчишек.

«Красноликие израильтяне» — это были наши путешественники, Вениамин и Сендерл, которые после события, приключившегося с ними в Тетеревке, прибыли в Глупск и за неделю-другую успели стяжать себе славу и здесь. Многие богобоязненные евреи прямо-таки восторгались ими так же, как тем сапожником, в котором глупские обыватели вдруг узрели чудо творца.

Толця и Трайна, небезызвестные в Глупске благочестивые старухи, ежедневно к вечеру наряжались в субботние платья и повойники и отправлялись за город встречать мессию. Они-то и были теми счастливицами, которые однажды незадолго до наступления темноты удостоились встретить за городской заставой наших путешественников, прибывших в добрый час из Тетеревки в Глупск. С первого же взгляда обе кумушки поняли, кого им бог послал. Удивленно переглядываясь, Толця и Трайна подталкивали одна другую в бок. «Ну, Трайна! Ну, Толця! — шушукались они между собой. — А ведь чуяло сердце, что это не обыкновенные люди!»