Путешествие в Закудыкино - [172]

– Не гони, милый, молю тебя, не гони! Что мне жизнь без тебя, сокол мой? Лучше смерть. Милый, желанный, любимый мой, – не переставая целовать, твердила она как в беспамятстве, – я так долго ждала тебя, столько претерпела за тебя, столько заплатила собой за то чтобы однажды обрести тебя, отдать тебе всю нерастраченную любовь свою, которую копила и берегла для тебя все эти долгие годы. Не отвергай меня. Хочешь, я буду твоей рабыней, беспрекословно исполняющей любое твоё желание, любую твою прихоть, даже самую безумную. Я многое могу, очень многое. Никто, ни одна женщина в мире не сможет дать тебе того, что дам я. Я дам тебе силу, богатство, значение, власть, огромную власть над людьми, о которой ты и помыслить не мечтаешь. И всё это только за твою любовь, за твою ласку, за право всегда быть рядом с тобой, принадлежать тебе, жадно ловить взгляд твой, дыхание твоих уст, нежность твоих рук, теплоту твоего горячего сердца. Ну ведь не уродина же я, посмотри на меня, неужели я недостаточно мила и красива для тебя? Столько мужчин за столько лет тщетно пытались овладеть хоть малой толикой того, что я сама готова отдать тебе, тебе одному, отдать всё без остатка. Возьми же меня, приласкай меня, назови меня своею, и ты будешь самым любимым, самым сильным, самым могущественным и великим из смертных. Ну что ты молчишь?

– Встань, – сказал я твёрдо, поднимая женщину с колен. Затем снял с себя рубашку и набросил ей на плечи. – Прикрой себя и послушай меня. Ты и впрямь красива, очень красива и можешь составить счастье любому, самому привередливому мужчине. Не надо мне от тебя ни власти, ни богатства. Рядом с тобой любой, даже самый ничтожный изгой[114] будет чувствовать себя богатейшим властелином, обладая лишь тобой. И я, конечно, тоже мог бы полюбить тебя и полюбил бы наверняка, но…

Я замолчал, не зная, не имея нужных, убедительных слов, способных объяснить ей это моё «но». Да и бывают ли вообще на свете слова, могущие утешить, успокоить женщину, которая чего-либо хочет с жаждой, присущей лишь этому, на первый взгляд, слабому, но непобедимому в своих желаниях существу? А уж тем более преисполненную любви и желания.

– Что «но»? – защебетала она, ободренная, видимо, моими неверно истолкованными ею словами. – Для меня не существует никаких «но». Скажи только, что тебя смущает, что ты хочешь, и я с радостью исполню всё, что бы ты не пожелал.

– Ты не Настя, – только и смог сказать я, потому что для меня этот довод был достаточен в преизбытке.

– Настя? Какая ещё Настя?! Как ты смеешь сравнивать меня с какой-то девчонкой, с крестьянкой?! – она вдруг изменилась, превратилась в один миг из несчастной, преисполненной неиссякаемой, но безответной любви женщины в гордую, полную ненависти и презрения ко всему, что виделось ей второсортным, не достойным единого её взгляда. – Я Царица! Мне подвластны не только тела и сердца, но стихии и страсти! Я могу одарить, возвысить, осчастливить, кого хочу, но могу и уничтожить, развеять в пыль и прах того, кто мне мешает! – она приблизилась вплотную, касаясь меня твёрдыми сосками высокой девичьей груди, и немного понизила голос. – Я одна могу дать тебе то, чего никогда не смогут и тысячи этих Насть. Я могу подарить тебе Царь-Цветок этой ночи – единственный, способный открыть клад простому смертному. Цветок, вкусив сладостный аромат которого, он не возжелает более во всю свою жизнь никаких иных сокровищ.

Она вновь преобразилась, снова стала слабой, ищущей поддержки и покровительства женщиной, и казалось, что такие перевоплощения для неё также легки и естественны, как смена декораций в театре.

– Возьми же его скорее, ибо он налился уже волшебными соками и жаждет быть сорванным тобой. Ну не тяни же, возьми, возьми, время его цветения безумно кратко, а ночь уже на исходе.

Она обмякла будто от внезапно нахлынувшей на неё слабости и, должно быть, упала бы без чувств, если бы я инстинктивно не поддержал её стройную, действительно волшебную фигуру. Горячие руки, ища опоры, обвили мою шею, а тело плотно-плотно прижалось к моему, передавая ему мелкую лихорадочную дрожь и судорожное тяжёлое дыхание. На миг, на один только миг я забылся, потерял самообладание и рассудок – голова закружилась, ноги утратили ощущение твёрдой почвы под собой и словно восковые потекли, поплыли в жарком пламени свечи под тяжестью всё более и более наливающегося бронзой тела.

Я был на грани безумия, но тут неожиданно увидел – или мне это только почудилось – как от непроницаемо чёрной стены леса отделилась светлая девичья фигурка с пышной копной непослушных белокурых волос на знакомой, милой сердцу головке и легко, как предрассветный туман поплыла в нашу сторону. В руках её трепетал слабенький, но живой, как огонёк неугасимой серебряной лампадки, невиданной красоты и нежности цветок, оберегаемый и хранимый ею словно драгоценное сокровище, словно крохотный и ранимый источник большой бесконечной жизни. Она приблизилась, глядя мне прямо в глаза немигающим, полным любви взором, и вложила свой цветок в мою руку. Молочная пелена тумана наплыла, окутала её со всех сторон, подхватила на своих невесомых крыльях и унесла от меня туда, где живёт мечта, где, должно быть, обитает Любовь.