Путешествие в Тану - [40]
§ 14. В степях Татарии в 1438 г. правил хан по имени Улумахмет-хан,[376] что значит великий Магомет император. Правил он много лет. Когда со своей ордой, т. е. со своим народом,[377] он [141] находился в степях, лежащих в сторону России, а военачальником у него был этот Науруз,[378] сын Едигея, при котором Татария обратилась в магометанскую веру, возникло между Наурузом и его императором некоторое разногласие. Вследствие этого Науруз отделился от императора и ушел от него с тем войском, которое захотело за ним [Наурузом] следовать. Он направился к реке Ледиль, где стоял некий Кезимахмет,[379] что значит малый Магомет, происходивший из рода татарских императоров. Оба они объединили как свои замыслы, так и военные силы и решили вместе идти против того Улумахмета.
§ 15. Пройдя около Астрахани, они пришли в Таманские степи;[380] затем, обогнув Черкесию, они направились по пути к реке Дону[381] и к заливу Забакского моря;[382] и море и река Дон были покрыты льдом. Ввиду того, что и народу было много и животных было немалое число, им пришлось двигаться широким фронтом, чтобы идущие впереди не уничтожили всю солому и другую пищу, нужную для тех, которые шли сзади. Поэтому один головной отряд этого племени со стадами дошел до места, называемого Паластра,[383] а другой — до реки Дона в том месте, которое называется Бозагаз; это слово значит «серое дерево». Промежуток между этими местами составляет сто двадцать миль; на такое расстояние растянулся этот движущийся народ, хотя не все эти места были удобны для прохождения.
§ 16. За четыре месяца до прихода [татар] к Тане мы уже знали об этом; за месяц же до появления упомянутого царевича [Кезимахмета] начали приближаться к Тане отдельные сторожевые разъезды;[384] разъезд состоял из трех или четырех юношей на конях, причем каждый [всадник] имел еще одну лошадь на поводу.
Тех из них, которые заезжали в Тану, приглашали к консулу; им оказывался ласковый прием, и подносились подарки. На вопрос, куда они едут и что собираются делать, они говорили, что это все молодежь и что ездят они просто для своего удовольствия. Ни о чем другом не удавалось заставить их говорить. Они задерживались не более одного-двух часов и уезжали. Ежедневно повторялось одно и то же, кроме только того, что с каждым разом число их становилось несколько больше. Когда царевич приблизился к Тане на расстояние пяти-шести дней пути, они стали появляться в числе от двадцати пяти до пятидесяти человек, в полном вооружении; когда же он подошел еще ближе, они насчитывались уже сотнями.
§ 17. Наконец, царевич[385] прибыл и расположился около Таны на расстоянии выстрела из лука, в старой мечети. Консул немедленно решил отправить ему подарки и послал одну новенну ему, другую — его матери, третью — Наурузу, его военачальнику. Новенной называется дар, состоящий из девяти различных предметов, например шелковой ткани, скарлатового сукна и других [142] вещей, числом до девяти: таков обычай при подношениях правителям в этих областях.
Случилось, что именно я должен был отправиться с подарками; мы повезли ему хлеб, медовое вино, бузу — иначе пиво — и другие вещи, числом до девяти. Войдя в мечеть, мы застали царевича возлежащим на ковре и опирающимся на военачальника Науруза. Царевичу было года двадцать два, а Наурузу лет двадцать пять.
Поднеся ему все привезенные подарки, я препоручил [его защите] город вместе с населением, сказав, что оно пребывает в его власти. Он ответствовал мне самой вежливой речью, но затем, глядя на нас, принялся хохотать и бить в ладони, говоря: «Посмотри, что это за город, где на троих людей приходится только три глаза!». Это было действительно так: Буран Тайяпьетра,[386] наш переводчик, имел всего один глаз; некий Дзуан, грек, консульский жезлоносец, — также только один; и человек, который нес медовое вино, равным образом был одноглазый.
Получив от царевича разрешение удалиться, мы вернулись в город.
§ 18. Если бы кто-нибудь попал в эти места, ему могло бы показаться мало разумным, что упомянутые сторожевые отряды ездят группами по четыре, по десять, по двадцать и тридцать человек по этим равнинам, оставаясь вдали от своих людей на расстоянии добрых десяти, шестнадцати, а то и двадцати дней пути; и он мог бы спросить, чем же они питаются. Я отвечу ему, что каждый из этих [наездников], когда он отделяется от своего народа, берет с собой набольшой мешок из шкуры козленка, наполненный мукой из проса, размятой в тесто с небольшим количеством меда. У них всегда есть с собой несколько деревянных мисок. Если у них не хватает дичины, — а ее много в этих степях, и они прекрасно умеют охотиться, употребляя преимущественно луки, — то они пользуются этой мукой, приготовляя из нее, с небольшим количеством воды, род питья;[387] этим они и обходятся.
Когда я спросил одного из них, что же едят они в степи, он тут же задал мне встречный вопрос: «А разве кто-нибудь умирает от того, что не ест?», — как будто бы говоря: «Иметь бы мне лишь столько, сколько нужно, чтобы слегка поддержать жизнь, а об остальном я не забочусь». Они ведь довольствуются травами, кореньями и всем, чем только возможно, лишь бы была у них соль. Если они не имеют соли, то рот их покрывается нарывами и гноится; от этого заболевания некоторые даже умирают; случается у них и понос.
