Путешествие в страну Офир - [14]

Франческо был убежден, что сеньорита полюбопытствует о дальнейшей судьбе девушки, однако она заговорила о другом:

– А она была очень красивая?.. Нет, не та, что кидалась за вами в пропасть, а Тайбоки.

«Вы красивее», – чуть было не вырвалось у Франческо. Но нет, Тайбоки – это все-таки Тайбоки!

Он ответил не сразу:

– У нее, как и у вас, глаза были темно…

– Да, знаю, знаю, – перебила его девушка, – «темно-желтые, как у кошки или птицы»… Это место вашего дневника я запомнила. Только не подумайте, – добавила она, прищурившись, – что мною руководило любопытство. Я не любопытна, как и вы. Просто ни дядя, ни сеньор Гарсиа иной раз не могли разобрать ни слова в ваших записях и призывали меня на помощь… Я сегодня же велю в первом же порту купить или поймать кошку с темно-желтыми глазами… А в придачу – желтоглазую птицу… Моряки, правда, уверены, что кошки, как и женщины, приносят на корабле несчастье, но терпят же они меня на «Геновеве»! И надо надеяться, что кошка тут же съест птицу и вам не придется ломать голову над тем, кому отдать предпочтение… Ну скажите, – сеньорита повернулась к своему собеседнику, – разве я не проявляю по отношению к вам чисто дружескую заботу?

Но у Франческо было такое несчастное лицо, что девушка, ласково положив руку ему на локоть, сказала:

– Не сердитесь на меня! На «Геновеве» уже примирились с тем, что у меня дурной характер… Только можно мне задать вам еще один вопрос?

Сеньорита помолчала. Франческо почувствовал, как дрогнула ее рука, но девушка тотчас же убрала ее и заложила за спину.

– Признайтесь, – вдруг произнесла она решительно, – вы очень ревновали Тайбоки к своему другу Орниччо?

– Как я мог ее ревновать? Я был тогда еще мальчишка, а он – юноша… Я и тогда понимал, что он красивее, умнее и добрее меня…

– Красивее? Добрее? – переспросила сеньорита, подымая брови.

– Да попросту я был не вправе ее ревновать!

– А разве на ревность нужны какие-то права?

– Конечно! – ответил Франческо серьезно.

– Ну, оставим это… Сейчас мне хочется о другом… Смотрите, какое небо! Ни одного облачка!.. Хорошо бы, чтобы так было и ночью… Хотя, впрочем, вернемся к ревности. Вот потому-то, что вы были тогда мальчишкой, вам и казалось, что вы не вправе ревновать… Но сейчас вам уже около сорока… Я примерно высчитала… Неужели же потом… Хотя вы не досказали истории девушки, которая бросилась за вами в пропасть.

– Это была не пропасть, – пояснил Франческо. – Лавина только начала сползать, набирая скорость… Мы с Камиллой задержались на уступе скалы, а лавина пронеслась мимо…

– А девушка?

– Камилла очень разбилась. Когда она выздоровела, мы стали мужем и женой. Только в церкви мы не венчались. Камилла отказывалась, несмотря на все мои уговоры.

– А как отнеслись к этому ее родные?

– Она была дочерью ученого-географа… Дело происходило в Сен-Дье… Если у вас будет охота послушать, я расскажу вам, какие необыкновенные люди были в кружке герцога Ренэ…

– Значит, вы все-таки учтивый кавалер… Что же вы нахмурились? Вы ее действительно полюбили? Или женились из учтивости? Или по дружбе? Но вы сказали, что жены у вас нет… Неужели Камилла умерла? Или вы ее оставили?..

Франческо молча смотрел вниз.

– Представьте себе, что я – исповедник, а вы – кающийся… Итак, сын мой, облегчите свою душу! Покайтесь, любили ли вы свою жену так, как она этого заслуживала? Или вы ее оставили, потому что брак ваш был неугоден там, – сеньорита подняла руку кверху, – в небесах?

– Не обращайте все это в шутку! – с гневом сказал Франческо, поднимаясь. – Камилла сама оставила меня. Сейчас у нее очень хороший муж и двое сыновей… Но я действительно должен облегчить свою душу и покаяться в самом страшном своем грехе: я только тогда мог с нежностью обнимать свою жену, когда представлял себе, что это не она, а Тайбоки!

«Говорят, что самая большая беда на свете – это чума или проказа, так как они передаются от человека к человеку… Но я понял, что злоба страшнее и чумы, и черной оспы, и проказы! – думал Франческо, шагая взад и вперед по палубе. – Она тоже передается от человека к человеку».

Он оглянулся. Сеньорита по-прежнему сидела на бухте свернутого каната. Она и не смотрела в его сторону.

– Эрнандо! – окликнул он проходившего мимо матроса. – Сегодня твой черед нести ночную вахту, не так ли? Эрнандо, будь другом, разреши мне сегодня тебя заменить. Потом мы сквитаемся. А с боцманом я договорюсь сам.

Даже в те самые трудные, первые дни своей «матросской жизни», когда от усталости ломило все тело, Франческо не чувствовал себя так скверно.

Долив масла в фонари, он с трудом дотащился до помещения матросов.

Ему казалось, что до ночного дежурства ему так и не удастся вздремнуть. Однако, когда он, одетый и в сапогах, рухнул на койку и только успел закрыть глаза, на него навалился сон. И очень странно было ему, что он спит и видит пологие песчаные берега, до него доносятся резкие выкрики попугаев, а наряду с этим он слышит, как переговариваются его соседи по койке.

Проснулся Франческо весь в поту.

Ему почудилось, что разбудил его скрип двери. Конечно, это ему только почудилось, потому что дверь лишь слегка приоткрылась, и сеньорита тихонечко произнесла в щелку: