Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях - [25]

Естественно спросить, какова же цель целеустремленного документа?

Свифт словно предвидит вопрос и отвечает на него первой же строчкой документа: «Сказка бочки, написанная для общего совершенствования человеческого рода».

Однако… разве это серьезно? Свифт – великий мистификатор, это всем известно. Так и здесь – по-видимому, не больше чем обычная мистификация, не очень тонкая ирония, особенно если подумать – что же означает само название «Сказка бочки». Какую такую сказку может рассказать бочка? А еще со времени Томаса Мора, первого применившего данный оборот речи, было известно, что «Сказка бочки» означает – бессмысленная болтовня.

Как же не мистификация: бессмысленная болтовня, написанная для совершенствования человеческого рода.

Да, мистификация, но совсем необычная, мистификация, так сказать, двойного плана; да, ирония, но не над самим собой, как на первый взгляд может показаться: ирония и мистификация свифтовского плана – одновременно и обнаженная и замаскированная.

«…Написанная для совершенствования человеческого рода» – это вполне и до конца серьезно. Но тут же мечта Свифта зашифровывается и маскируется издевательским заглавием – «Сказка бочки». Сказана правда, звучащая насмешкой. В этом весь Свифт – от «Сказки» и до «Гулливера». Ибо всегда и постоянно он хотел одного и того же – совершенствовать человеческий род. Хотел это так, с такой же гениальной уверенностью в праве своем и естественной простотой, с какой хочет ребенок предаться своим детским играм, и с такой же страстной энергией и беззаветно стихийным натиском, с каким стремится поэт к образу, скупец к золоту, зверь к пище, влюбленный к подруге.

Серьезное стремление совершенствовать род людской. Знает Свифт, что такое именно стремление, родившееся вместе с родом человеческим, создало старинные чудесные книги – Иова, Иеремии, Исайи… Но он-то человек нового времени, он не пророк, а только секретарь вельможи на отдыхе… Знает Свифт, что такое же стремление продиктовало огненные терцины Данте, вдохновенные строфы Мильтона, но у обоих был лейтмотив завуалирован симфонией художественных образов, тканью поэтического вымысла… А он, Свифт, не чувствует себя художником, поэтом – в этом смысле. И если не завуалировать свою мечту, разве не почувствует в ней читатель привкус комического? Поэт найдет образ, скупец прикоснется к золоту, зверь дорвется до пищи, и встретит влюбленный подругу – и все это в норме жизни. Но ему, двадцатидевятилетнему секретарю, книжкой совершенствовать род человеческий? Как просто и легко осмеять трепетную мечту. И не нужно быть «Люцифером гордости», чтоб этого бояться. Значит, зашифровать свою мечту. Но как? И вот тут Свифт становится Свифтом, гениальным мистификатором. Нужно сказать о ней так просто и громко, так во весь голос, что принята она будет за шутку, за мистификацию. Да, мистификация, но двойного плана. Мистификация – она же страховка. Так, в таком плане нужно писать эту удивительную, эту единственную книгу. И если современники-читатели насмешливо спросят: «Кто дал тебе право, ничтожному писаке, безродному секретарю, исправлять человечество? Кто ты такой, с твоей бешеной злобой, жуткой издевкой, мрачным сарказмом, высокомерной уверенностью? Да ты просто смешон!» – тогда он ответит: “Над кем смеетесь – над собой смеетесь, ведь я вас просто мистифицировал своей “бессмысленной болтовней”».

Но современники отнеслись к «Сказке бочки» очень серьезно, так серьезно, что она непосредственно отразилась на свифтовской судьбе. И совсем не посмеялись над ней. Но вот биографы и комментаторы, отнюдь не усомнившиеся в стремлении Свифта совершенствовать род людской, в праве его на это усомнились. И право его – право великого гуманиста – дискредитировали психологическими изысканиями. Существо изысканий известно: прирожденный плохой характер плюс унижения, понесенные в Мур-Парке, – это и обусловило возникновение одной из гениальнейших и мрачнейших книг, известных человечеству. Представителям такого метода литературоведения прекрасно известно также, что Шекспир написал «Гамлета» потому, что ему изменила жена, а Данте «Божественную комедию» – после того, как у него сбежала любовница. Почему бы не поставить памятников двум достойным дамам, а заодно сэру Уильяму Темплу?

С точки зрения литературной практики эпохи «Сказка бочки» – произведение в жанре эссе. Жанр этот – основной в литературе эпохи, наравне с поэзией и драматургией. И, пожалуй, особенно в Англии – наиболее привлекающий внимание и читателей и литераторов. Очень вместителен этот жанр, позволяет он автору вносить в свое произведение менее уместные в других жанрах элементы и науки, и философии, и политической публицистики, и морализирующего памфлета, и, наконец, художественной образности. Жанр эссе был в некотором роде синтетическим, и соответствовал он нормам духовной культуры семнадцатого века, стремившейся к синтезу всего отвоеванного в борьбе со средневековьем и феодальной культурой. Первый английский эссеист Бэкон претендует на универсализм своей мысли и подчеркнуто озаглавливает свое эссе – «Новый Органон»: старый, аристотелевский, был дискредитирован церковной схоластикой, нужно строить новый, столь же всеобъемлющий и по характеру и по целям своим.