Путешествие в любовь - [14]

— Как тебе Линет? — спросила она, когда они прогуливались по саду.

— Хорошенькая. Но красивой я считаю тебя. Слушай, почему бы нам не поужинать где-нибудь в городе?

— С удовольствием, — ответила она с трепетом в сердце.

Вот так легко они начали встречаться. Когда у него было время, он проводил его с ней. Они выпивали где-нибудь по чашечке чая или кофе в дешевых ресторанчиках (он любил китайскую кухню, которую она терпеть не могла) — в такой вот обстановке она изучала его и окружающий мир. Особенно ей запомнился один субботний вечер, окрашенный серебристым сиянием, которое покрывало все — тротуары, людей, машины… И сквозь это сияние она впервые заглянула в его душу, в то, чего он боялся и что ненавидел.

Все сияло от дождя, шедшего, должно быть, все время, что они бродили по городу, но она не замечала его, видя лишь приглушенное сияние. Сливаясь с толпой и одновременно выделяясь в ней, они шли и шли, а вокруг мелькали фигуры, жесты, какие-то детали… Так они забрели на Роу-стрит, где за витринами магазинов маячили бледные лица продавцов, поджидавших клиентов.

— Не купить ли нам что-нибудь? — спросила она.

— Ага, — ответил он совершенно серьезно. — Четыре дюжины платьев, двенадцать дюжин шляп…

— И целую ванну орхидей.

Он быстро взглянул на нее и заметил:

— А ты без шляпки.

Она неопределенно пожала плечами.

— Ты вообще носишь шляпки?

— Никогда.

— Вот и отлично, — торжествующе заключил он. — Тогда не будем их покупать. Пошли отсюда.

Непонятная радость переполняла ее, радость от всего увиденного и услышанного. Когда они свернули на Пит-стрит, она схватила его за руку и воскликнула: «Посмотри-ка!». «Посмотри, — кричало ее сердце, — на этого старичка с поднятым воротником, катящего тележку с хризантемами!» Среди цветов торчала табличка «Бог есть любовь». Услышав ее восклицание, старик обернулся и что-то пробормотал (быть может, «Бог есть любовь»?), а золотистые цветы закивали головками, словно говоря: «Этот старик служит нам, мы служим Богу, а Бог есть любовь, Бог есть любовь, Бог есть любовь…».

— Подожди, — услышала она голос Яна, увидела, как почти нечестиво подмигнул старик, и тут же в ее руках оказался огромный букет, и цветы кивали ей, словно заранее подтверждая все, что бы она ни сказала. «Я так счастлива!» — подумала она, и они закивали: «Ты так счастлива, ты так счастлива!..». Старик коснулся рукой края шляпы и укатил свои свидетельства любви.

— Замечательный старый негодяй! — смеясь, заметил Ян. — Он просто полон любви!

— Не придирайся. Уверена, так оно и есть.

— Что именно? Что он негодяй, или что он полон любви?

— И то, и другое.

На Кинг-стрит Ян остановился у кондитерской и провозгласил:

— Духи, украшения, миндаль в сахаре — все это я дарю тебе. Правда, только в теории, зато от всего сердца. Давай выпьем кофе, я сегодня щедрый.

В кафе пожилые женщины вокруг них пили, ели и с удивлением и ужасом обсуждали дела своих знакомых. «Старые обжоры!» — бросил Ян. А ей нравилось все, что бы ни говорил он в тот день, в тот час, в то мгновение. Официантка принесла им кофе, но девушка сидела, не прикасаясь к чашке, захваченная совершенством этого дождливого вечера, счастьем того, что рядом сидит Ян. Одним своим присутствием он оживлял все; казалось, окружающие предметы начинали вдруг проявлять свою живую суть и спрашивать: «Ты знаешь нас?». Но самым большим вопросом оставался он сам…

— В чем дело? — поинтересовался он. — Почему ты так пристально смотришь на салфетку? Она тебя заворожила?

— О, — вздохнула она и улыбнулась. — Не знаю… Да, я действительно заворожена, но… — «Ничего больше не говори, — предостерегла она себя. — Мы еще не сказали ничего личного. Не будь первой». Она презирала себя, но знала, что первым об этом должен заговорить мужчина. Иначе женщину ждет унижение.

Перед ними из ресторана выходили три пожилых, скрюченных ревматизмом леди, и Элизабет подумала вслух:

— Как много на свете старых больных людей!

— Верно. И от них следует избавляться.

Это было подобно грому среди ясного неба, и она воскликнула:

— Нет!!

— Да, — с улыбкой парировал он. — Эти люди никому не нужны, даже самим себе. Люди с неизлечимыми болезнями. Те, чьи дети стареют, ухаживая за ними, так как они все никак не могут умереть. Например…

— Прекрати! — свирепо прошептала она. — Прекрати немедленно!

— …Например, алкоголики. Какая от них польза?

Они уже не двигались в толпе так свободно, как раньше — наступали на чьи-то ноги, кого-то толкали, их толкали в ответ… Стало как-то теснее, появилось множество острых углов, как и в голосе Яна.

— Взять хоть моего отца, — продолжал он, ускоряя шаг. — Он был горьким пьяницей. Об этом известно всем, в том числе тебе и твоей матери. Какой от него был прок? Он ненавидел себя, ненавидел жену, ненавидел сына… Его переполняло чувство вины. Каждый уикэнд он запирался в сарайчике в углу сада, и время от времени оттуда доносилось позвякивание бутылки о стакан. Он говорил, что хочет уйти от всех как можно дальше. Все уикэнды, которые нормальные люди проводили на пляже. Не знаю даже, кого я ненавидел больше — нормальных людей или его.

Элизабет задумалась. Каждый уикэнд… Мужчина, лежащий во мраке сарая, пока там, на воле, солнце золотит песок и воду. Слушающий крики играющих детей. Ненавидящий их, пытающийся уйти от них и от себя, погружающий лицо в мешок, служащий ему подушкой…