Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед - [55]

Кеб остановился на Парковой площади у входа в Риджент-парк — огромное зеленое пространство, площадью четыреста пятьдесят акров, усеянное аристократическими виллами, изрезанное широкими аллеями, обсаженное деревьями, с большими лужайками. Здесь же разместились зоологический и ботанический сады, но Жонатан наотрез отказался их осматривать и совершенно без сил рухнул на одну из высоких зеленых скамей, протестующих против обычного английского «comfortable»[262]. «Птичий полет» двух путешественников подходил к концу. Форсированные марши, чрезмерная усталость, постоянное перенапряжение при обилии новых впечатлений привели к полному изнеможению. И вот теперь, прилагая неимоверные усилия, поддерживая и подбадривая друг друга, Жак и Жонатан доплелись до Риджент-стрит. Прекрасная улица была запружена экипажами. Наступил час прогулок и развлечений для обитателей фешенебельных кварталов. Началось паломничество в магазины дам в шикарных туалетах. Внимательному взгляду эти наряды объяснили бы необходимость в сорока тысячах продавщиц модных товаров в столице Англии.

Усталого Жака повергала в ужас одна только мысль об обеде в маленькой таверне в Сити, которая казалась бесконечно далекой и недосягаемой. К счастью, в Квадранте удалось обнаружить французский ресторан. Молодой человек увлек друга в зал, и там они в течение двух часов пытались побороть голод и усталость всеми доступными им способами. Кухня была французской, но с английским привкусом.

Глава XLVI ПОСЕЩЕНИЕ МУЗЕЯ ТЮССО

— Вот мы и приближаемся к завершению нашего великолепного путешествия! — сказал Жонатан за десертом.

— И сколько же всего мы смогли посмотреть! Если наши глаза останутся при этом недовольны, значит, им трудно угодить!

— Друг Жак, признаюсь, мне не терпится вернуться в Париж. Я дошел до состояния полной невосприимчивости, уже ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не воспринимаю, и за последние дни мои чувства совершенно притупились.

— Должен признать, в чем-то ты прав. Ну еще одно небольшое усилие!

— Что, неужели надо опять куда-то идти?

— Не волнуйся, это уже последнее. Моя программа подходит к концу, но я непременно хочу выполнить ее до последнего пункта.

— О, боги! Куда ты меня теперь поведешь?

— Увидишь.

— Твое «увидишь» меня пугает.

— Идем!

— Ну пойдем.

И два пилигрима вновь взялись за дорожные посохи. Они снова прошли по тем же, но теперь уже темным в восемь часов вечера, улицам. Жак, тщательнейшим образом изучивший план Лондона, уверенно направился к Оксфорд-стрит, свернув с Риджент-стрит налево. Не отвечая на вопросы приятеля, он проследовал по этой Широкой магистрали до Бейкер-стрит.

Проходя мимо протестантской церкви, неутомимый турист не удержался, чтоб не заглянуть в нее, заверив при этом музыканта, что это еще не конечная цель их прогулки.

Строгая внутренняя обстановка суровой часовни, погруженной в полумрак, наводила тоску. Несколько рассеянных по деревянным скамьям верующих замерли в безмолвной молитве. В глубине, облокотясь о кафедру, освещенную маленькой лампочкой, проповедник читал вслух Библию. Стихи, произносимые монотонным торжественным голосом, гулко отдавались под мрачными сводами. Холод леденил душу, сковывал все чувства, пробирал до мозга костей.

— Идем отсюда, Жонатан.

— Не стоило сюда заходить!

Через несколько шагов ярко освещенный подъезд на Бейкер-стрит привлек внимание друзей. Жак, направляясь туда, сказал:

— Это здесь! Изволь приготовить два шиллинга.

Жонатан послушался и получил в обмен на деньги два билета, дающих приятелям право проникнуть в ослепительно сияющий салон.

— Где мы?

— У мадам Тюссо, внучки знаменитого Курциуса![263]

— Как! Кабинет восковых фигур!

— Нет! Музей, да такой, каких ты никогда не видывал. В последний раз раскрой пошире глаза, смотри и запоминай!

Плотные толпы заполняли залы, и, если бы не яркие костюмы, порой было бы трудно отличить посетителей от посещаемых.

Здесь были показаны сцены из жизни прошлых веков и современности, причем персонажи были выполнены в натуральную величину. Английский двор был представлен в парадных костюмах. Королевы, принцессы, герцоги — все знаменитости были здесь; сидящие в естественных позах, они, казалось, беседовали. Ордена, ленты, кресты — вся история знаков отличия блистала у них на груди. Бриллианты сверкали в волосах королев и на рукоятках шпаг королей. Французский двор также был показан в полном составе. Два огромных зала с трудом вмещали толпу суверенов и полководцев. Пантеон наполеоновских королей — ничто по сравнению с толпой теснящихся здесь венценосцев.

Все эти персонажи занимали середину салонов, в то время как в амбразурах окон, на помостах вдоль стен сидели на тронах, принимая участие в параде монархов, предки английского двора. Там приводил в изумление необъятный Генрих VIII в окружении своих шести жен — Екатерины Арагонской, Анны де Болейн, Жанны Сеймур, Анны Клевской, Екатерины Говард и Екатерины Парр. Этот огромный мясник в кругу своих несчастных жертв производил сильное впечатление. Далее необыкновенной красотой сияла Мария Стюарт. И настолько совершенны были представленные произведения, эти шедевры из воска, что реальность не выглядела бы более захватывающей. Красота шотландской королевы превосходила все, что может себе представить самое пылкое воображение.