Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед - [11]

Жонатан завел с этим достойнейшим человеком разговор о Шотландии, об Эдинбурге, о Данди, и с языка молодого француза постоянно слетали слова: «малышка», «милашка», а его лицо озаряла широкая торжествующая улыбка. Естественно, Жак не понимал ни слова, но находил капитана Спиди чрезвычайно остроумным.

Жонатан осведомился об отплытии судна и получил заверения, что через три или четыре дня все будет готово.

Между тем Эдмону Р., воодушевленному честером и виски, пришла потрясающая мысль: он пригласил капитана в тот же день на ужин. Приглашение было незамедлительно принято, и в условленный час гости собрались перед роскошно сервированным столом. Как Жаку, Эдмону и Жонатану удалось не только вынести вид всех обильных яств, расставленных перед ними, но и уничтожить их, — остается загадкой, ключ к которой будет найден не скоро. Отметим только добровольную помощь со стороны шотландца, одинаково энергично работавшего как вилкой, так и челюстями.

Беседа становилась все оживленней, с любезным изяществом Эдмон нес несусветные глупости. Капитан в них ровным счетом ничего не понимал, но смеялся так, что от смеха его дребезжали тарелки. И то сказать: бордосец вздумал перепить шотландца! Ну не глупо ли? Тщетно выставлялись бордоские, бургундские, шампанские вина, тщетно шли в дело дорогой коньяк и вишневая водка — Спиди проглотил все не моргнув глазом: Клайд перелился через берега Гаронны! Оргия закончилась в полночь; парижане, поддерживаемые крепкими руками капитана, вернулись к себе в гостиницу, и по дороге Жак не переставая обращался к шотландцу на английском, которого так и не выучил, а капитан отвечал на французском, которого вообще не знал.

На следующий день пришлось устроить передышку, и никто и не помышлял подниматься с постели. В воскресенье окрестности Лормона внезапно огласились пушечными выстрелами и эхом — пятнадцатого августа торжественно отмечался национальный праздник[64]. Его должен был увенчать пышный фейерверк, но — это часто случается в Бордо — с фейерверком поторопились и как-то нечаянно устроили несколькими днями раньше. В силу этого обстоятельства публичные торжества ограничились сорока двумя пушечными залпами, которые произвели выстроенные в парадном порядке солдаты.

Часы меж тем бежали, а погрузочные работы продвигались на борту «Гамбурга» как-то вяло. Ватерлиния ничуть не изменилась: полностью разгруженное судно жалко бултыхалось на самой поверхности воды. Так прошли понедельник, вторник, и лишь в среду на борт поступили мешки с зерном, составлявшие груз. Люки открыли, и трюм начал заполняться. Жак подружился со старшим грузчиком, наблюдавшим за прибытием товара и служившим одновременно переводчиком. Через этого грузчика Жак засыпал капитана тысячью вопросов, и все они касались предполагаемого дня отплытия. В конце концов шотландец остановился на пятнице. Итак, необходимо было без проволочек перебраться на борт корабля и приготовиться к отходу. Но Жонатан закапризничал; его одолевали кое-какие сомнения, и для них были определенные основания. К тому же на композитора навалился какой-то сплин:[65] он уже поговаривал о том, чтобы вообще отказаться от сумасбродного, окольным путем, путешествия в Шотландию, и намекал, что не худо было бы завернуть еще южнее, к Пиренеям. По этому поводу разгорелась бурная дискуссия, подогревавшаяся сарказмом Эдмона, который не переставал подтрунивать над старой Каледонией и «Гамбургом», — а до чего может дойти бордоская фантазия, мы уже знаем. Однако Жак бешено сопротивлялся, и первоначальный проект был утвержден. Правда, от Жака потребовалась некоторая уступка: он вынужден был согласиться поехать с друзьями в экскурсию к мосту Кюбзак. Поездка состоялась в четверг при великолепной погоде. Но еще чуть-чуть, и дело кончилось бы плохо: путешественники едва не увязли в болотах, окружавших Дордонь. В отличие от Эмпедокла, они добрались до берега, пожертвовав сандалиями, куда как более счастливые и менее знаменитые, чем этот философ из Агригента[66].

Наступила пятница, а погрузка все еще не была закончена. Капитан окончательно назначил отплытие на воскресенье. Композитор едва не повредился умом. Жак со злостью скрипел зубами. Эдмон отреагировал совершенно неуместной пантомимой. В течение двух последующих дней Жаку не сиделось на месте, и в субботу вечером он потребовал, чтобы спутник его заночевал на борту «Гамбурга», хотя судно должно было сняться с якоря лишь в десять часов утра. По распоряжению Жака служащий гостиницы перенес чемоданы на борт, и Эдмон пообещал прийти пораньше пожать на прощание руку друзьям.

Глава XI НАКОНЕЦ В ПУТЬ, В ШОТЛАНДИЮ!

Большой салон «Гамбурга», обставленный с истинно английским комфортом, предлагал пассажирам все возможные удобства: вдоль стен — широкие диваны, на дверях — элегантные занавески, в глубине, перед панно, изящный столик с книгами, а висящие рядом часы и барометр — позволяли одновременно справляться о времени и погоде.

Две двери по сторонам от книжного шкафа вели в каюты, в каждой из которых имелось по четыре попарно расположенных друг над другом койки, а у противоположной стенки — широкая удобная банкетка; сквозь иллюминаторы над ней глазу открывались морские просторы; в углу, напротив, в небольшом умывальнике с надписями «Up»