Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии» - [11]
Географические труды экспедиции Лаперуза в этой части Тихого океана имели огромное значение. Они удалили с морских карт несколько несуществующих островов, нанесенных по ошибке предыдущими мореплавателями. От Гавайев экспедиция отправилась к северо-западному побережью Северной Америки — Аляске. Кук исследовал эти берега «с упорством и смелостью, которые, как знает вся Европа, только ему были свойственны» — писал Лаперуз, никогда не упускавший возможности выразить восхищение своим прославленным предшественником. Но оставалось еще много несделанной работы, и французы очень плодотворно занимались ею с июня по август. Затем корабли спустились вдоль западного побережья Америки до Калифорнии и пересекли Тихий океан мимо Марианских островов в направлении Макао — португальской колонии в Китае, куда прибыли в январе 1787 года.
Следующими были Филиппины, и Манила произвела приятное впечатление на Лаперуза. Из того, как французский капитан описывает нравы испанских обитателей Филиппинских островов, становится понятно, что он не курил табак. Его удивляет, что их «страсть к курению этого наркотика столь неумеренна, что нет такого времени дня, когда можно было бы увидеть мужчину или женщину без сигары во рту». Для нас также примечательно, что французский редактор истории путешествия счел необходимым объяснить в сноске, что сигара — «маленький сверток табака, предназначенный для курения без помощи трубки». Тогда сигары были мало известны европейцам, за исключением моряков и путешественников, посещавших испанские колонии, и само написание этого слова еще не устоялось. В заметках английских путешественников оно выглядит как «seegar», «segar» и «sagar»[18].
Формозу (Тайвань) экспедиция посетила в апреле, Северную Японию — в мае, и обследование северо-восточного побережья Азии продлилось до октября.
Следующий отрывок из письма Лаперуза Флерье стоит процитировать по двум причинам. Он проливает некоторый свет на трудности мореплавания в неведомых морях и строгое служебное прилежание командующего экспедицией, а также напоминает нам, что Япония, ныне столь могущественная сила на Востоке и во всем Тихом океане, тогда все еще пребывала в своей варварской изоляции от чужеземцев, которую поддерживала с тех пор, как европейцы начали основывать колонии в Азии. В середине семнадцатого столетия японцы с кровопролитием изгнали испанцев и португальцев и закрыли свои порты для всех купцов, кроме китайцев и голландцев, которым было разрешено торговать на ограниченной территории в Нагасаки. Сношения со всеми иностранными народами были под строгим запретом. Еще в 1842 году был издан указ о том, что если какое-либо иностранное судно из-за поломки или по причине шторма зайдет в японский порт, оно может находиться там лишь то время, какое необходимо для починки и удовлетворения насущных потребностей, и затем должно отбыть. Лаперуз знал об этой ревностной неприязни японцев к чужеземным гостям и, как он объясняет в письме, намеревался воздержаться из-за нее от посещения этой страны. Он писал:
«Часть нашей экспедиции между Манилой и Камчаткой, я надеюсь, доставит вам наивысшее удовлетворение. Она была самой интересной, полной открытий и, несомненно, наиболее трудной из-за постоянных туманов, которые окутывали землю в широтах, пересеченных нами. Эти туманы были таковы, что нам потребовалось сто пятьдесят дней, чтобы исследовать ту часть побережья, для изучения которой, по мнению капитана Кинга[19] в третьем томе последнего путешествия Кука, должно было хватить двух месяцев. За этот период мы отдыхали лишь десять дней — три в заливе Терней, два в заливе Де-Лангля и пять в заливе Де-Кастри. Таким образом, я не терял времени. Я даже воздержался от плавания вокруг острова Чича (Хоккайдо) через Сангарский пролив (Цугару). Я пожелал бы встать на стоянку, если возможно, у северной оконечности Японии и, вероятно, рискнул бы послать лодку на берег, хотя подобное решение потребовало бы самых тщательных размышлений, поскольку лодка вполне могла быть перехвачена. Если бы событие такого рода произошло с купеческим кораблем, ему можно было бы не придать значения, но захват лодки, принадлежащей военному кораблю, едва ли можно расценить иначе, чем оскорбление нации. А захват или уничтожение нескольких сампанов стало бы несущественным наказанием для японцев, которые не обменяли бы и одного европейца на сотню своих соотечественников, чтобы преподать нам урок. Однако я был слишком далеко от берега, чтобы рассматривать такую возможность, и сейчас я затрудняюсь сказать, как поступил бы, если бы все произошло иначе.
Я не смогу подобрать слова, чтобы выразить то утомление, которое сопутствовало этой части моей экспедиции. Я ни разу не раздевался и каждую ночь был вынужден несколько часов проводить на палубе. Представьте себе шесть дней тумана лишь с двумя или тремя часами ясной погоды в акватории, крайне замкнутой и абсолютно неизвестной, где воображение, вследствие полученных сведений, рисовало нам мели и течения, которые не всегда существовали в действительности. От того места, где мы впервые подошли к восточному берегу Тартарии, до пролива, который мы открыли между Чокой (Сахалином) и Чичей, мы не преминули измерить положение каждой точки, и вы можете вполне полагаться на то, что ни один залив, ни одна бухта, ни одна река не ускользнули от нашего внимания и что многие карты, даже европейских побережий, менее точны, чем те, которые мы привезем вам после нашего возвращения!»
