Путешествие парижанина вокруг света - [18]

— Не знаю, признаюсь, но вижу только, что он угощается на славу!

— Так я тебе скажу, приятель, что это рожь, настоящая рожь!

— Неужели?

— Да, только в диком состоянии, то есть она растет здесь без всякого ухода, и так как здесь страшнейшая жара, то зерно в колосе совершенно атрофируется еще задолго до вызревания и злак идет весь в рост, в траву; вместо полновесных колосьев, как в нашем благословенном Провансе. Здесь рожь выглядит как бурьян.

— Но она пришлась по вкусу моему толстяку-приятелю… Смотрите, я его совсем приручил — он просит еще… Да, да, мой любимчик, сейчас я тебе принесу еще травы.

В то время как Фрике отправился за новой охапкой корма для слона, разговор между Андре и Ибрагимом подошел к концу. Подозвав доктора, Андре отвел его немного в сторону и сказал:

— Наша судьба в ваших руках!

— Неужели?

— Именно так! Этот Ибрагим страдает какой-то ужасной болезнью. Он еще молод, говорит, что ему всего только тридцать шесть лет, а он чувствует, что смерть подбирается к нему. Всевозможные средства были испробованы им без всякого успеха. Он поглощал столько изречений из Корана, что удивляется, как еще существуют экземпляры этой священной книги. Его обертывали в теплые еще шкуры, содранные с живых животных, но и это не помогло. С той же целью обдирали и живых людей, чтобы прикладывать к больным местам содранную с них кожу, и, о ужас, он даже купался в человеческой крови!

— Это вас удивляет?

— Это возмущает меня до глубины души, но дело не в этом, а в том, что наша свобода зависит от его выздоровления!..

— Понимаю. Вы хотите, чтобы я его вылечил?

— Да.

— Я, конечно, сделаю все, что могу! Но кто поручится вам, что и после своего выздоровления он не оставит нас в приятном обществе людоедов!

— Во всяком случае, мы имеем шансы на то, чтобы этого не случилось. Прежде всего он мусульманин, а следовательно, и глубоко верующий человек. Мы заставим его поклясться на Коране, причем текст клятвы составим сами. Он, без сомнения, даст какую угодно клятву, а затем, каким бы негодяем ни был, все же побоится нарушить ее из почтительного отношения к Корану, не говоря уже о том, что благодарность есть добродетель черной расы.

— Все это прекрасно, но надо не только выяснить, чем он страдает, а еще и вылечить его!

— Да, конечно.

— Это легко сказать. Но ведь, к сожалению, у меня нет никаких лекарств…

— Но, доктор, ведь вы нашли же здесь средство похудеть и, вероятно, найдете много других средств, столь же чудесных. Поройтесь в своей памяти! Наверное, вы что-нибудь придумаете!..

— Эх, хорошо бы найти выход из этого затруднительного положения!

— В таком случае я могу ему обещать помощь от вашего имени?

— Все, что вам будет угодно, черт побери!

— В таком случае решено! И чем скорее, тем лучше!

— Когда вам будет угодно! Я весь к вашим услугам. Но прежде всего я должен осмотреть больного.

Пока Фрике, свободно вертясь между осиебами и телохранителями Ибрагима, с увлечением занимался слоном, который, в свою очередь, весьма благосклонно относился к нему, доктор вместе с Андре вернулись к работорговцу, безучастно смотревшему на окружающих своим потухшим взглядом.

При виде их глаза его разгорелись, но выказать хотя бы малейшую заинтересованность было ниже его достоинства, несмотря на то что его волнение достигло предела.

— Так это он, ваш тоби? — спросил Ибрагим, называя врача по-арабски и указывая на доктора.

— Да, это он.

— Что же он советует делать?

— Он говорит, что твое исцеление в руках Аллаха.

— Это правда.

— Что он сделает все, что повелевает Аллах, и что ты должен беспрекословно повиноваться ему.

— Я готов повиноваться, если того требует Аллах.

— Но прежде всего надо, чтобы ты освободил нас троих из рук этих дикарей, которые считают нас своими пленниками, и чтобы мы вернулись в европейские колонии.

Глаза Ибрагима сверкали недобрым огнем. Несмотря на свою слабость, он вдруг разом поднялся и грубо крикнул на своем родном гортанном наречии:

— Собака-христианин, как ты осмеливаешься ставить мне условия? Разве вы не мои невольники? Разве я не купил вас троих только что у осиебов? Вы теперь мои, и я сделаю с вами, что захочу! — И он угрожающе ухватился за свой револьвер.

— Нет, — гордо возразил мусульманину Андре, смело глядя ему прямо в глаза, — твои угрозы не устрашают меня; они возбуждают во мне только жалость. Ты кричишь, как старая баба, сознающая свое бессилие, а мы — мужчины!

Ибрагим заскрежетал зубами, как разъяренный тигр, и поднял свой револьвер.

Андре не дрогнул. Напротив, медленно приблизился к нему, пока дуло оружия не коснулось его груди, и, в свою очередь, впился глазами в это обезображенное гневом и болезнью лицо. Рука Ибрагима с поднятым оружием невольно опустилась.

— Клянись, что ты исполнишь то, чего мы требуем, не то будет поздно!

— Клянусь! — пробормотал тот с глухим рычанием.

— Ну так идем!

Доктор, с бесстрастным видом присутствовавший при этой сцене, решил, что будет нелишним придать некоторую торжественность своему осмотру. По его соображениям, это могло только произвести более сильное впечатление на умы свирепых и вместе с тем наивных сынов Экваториальной Африки и поднять в их глазах престиж белой расы.