Путешествие на Запад. Том 3 - [19]

Танский монах обернулся к Сунь У-куну и с чувством произнес:

– Я в неоплатном долгу перед тобой, ученик мой! Нет слов, чтобы выразить тебе мою благодарность. Знал бы я раньше про козни чудовища, не попал бы в такую беду!

– Скажу тебе, ничего не скрывая, наставник мой, – с жаром отвечал Сунь У-кун. – Лишь потому что ты не поверил мне, ты угодил в расставленную для тебя ловушку. Жаль, что столько страданий пришлось понапрасну пережить из-за этого! Очень жаль!

Тут в разговор вмешался Чжу Ба-цзе:

– О какой это ловушке вы говорите?

Сунь У-кун сразу же накинулся на него:

– Во всем виноват ты, негодяй, косноязычная тварь этакая! Из-за тебя нашему наставнику пришлось перетерпеть столько бед! А мне сколько было хлопот. Какую кутерьму я устроил! Поднял на ноги всех небесных полководцев, выпросил небесное войско, силы водной и огненной стихии, даже волшебные крупицы для пилюль бессмертия Будды. Но злое чудовище, пустив в ход свой волшебный обруч, уволокло к себе в пещеру и воинов и оружие. Будда тайно повелел своим праведникам архатам раскрыть мне тайну происхождения этого злого дьявола. После этого я обратился к Лао-цзюню, который укротил чудовище, оказавшееся черным волом.

Танский монах, внимательно слушавший Сунь У-куна, растроганно произнес:

– О просвещенный ученик мой! Все случившееся да послужит мне хорошим уроком. Обещаю впредь во всем слушаться тебя!

Вслед за тем все четверо разделили еду между собой и принялись есть. Еда была очень горяча и от нее валил густой пар.

Сунь У-кун удивился:

– Почему еда не остыла, ведь она так долго стояла на холоде?

Дух местности при этих словах опустился на колени и признался:

– Это я узнал, что ты, Великий Мудрец, завершил свой подвиг, и разогрел пищу.

Путники быстро поели, убрали чашки и распрощались с духом местности и горным духом.

Танский монах сам взобрался на белого коня, уселся в седло и перевалил через высокую гору.

Вот уж поистине, избавившись от волнений и забот, они спали и ели под открытым небом, всеми силами стремясь на Запад. Так шли они довольно долго и однажды почувствовали, что в воздухе запахло весной.

Как сладок щебет ласточки

       И крик веселой иволги!

       Жилье свое у притолоки

Из глины лепит ласточка,

Держась за ветку лапочкой

       Гнездо свивает иволга…

       Земля ростками нежными

Как бы парчою убрана,

И горы изумрудные

       Стоят стогами свежими;

Сулят плоды несметные

       В ветвях тугие завязи,

       Чернеясь, словно записи,

На свитке неба бледного;

И облако беспечное

       Руном своим касается

Вершины дуба вечного,

       В листву его вплетается…

Под дымкой серебристою,

       Таясь от солнца знойного,

Лежат луга цветистые

       И пастбища привольные,

       А кипарисы стройные

Над ними гордо высятся…

Путники двигались все дальше и дальше:

Но вдруг перебежала им

Дорогу речка малая,

Как свет небесный чистая,

Как ящерица быстрая.

Танский монах придержал коня и, осмотревшись вокруг, заметил на другом берегу несколько лачуг, выглядывавших из густой зелени ив.

Указывая на лачуги, Сунь У-кун сказал:

– Там, наверно, живет перевозчик.

– Пожалуй, ты прав, – отвечал Танский монах, – но нигде не видно лодки, вот почему я и не осмелился высказать такое предположение.

Чжу Ба-цзе снял с себя ношу и, обернувшись лицом к далекому селению, закричал изо всех сил:

– Эй, перевозчик! Подай сюда лодку!

После того как он прокричал несколько раз подряд, из густых ив, скрипя, выплыло судно. Оно быстро приближалось к берегу, и наши путники рассмотрели его:

Быстро волны рассекает шест короткий,

       Весла гладкие скользят по гребням пенным –

Хороша раскрашенная лодка,

       Яркая, что камень драгоценный!

Рулевой на ней, как видно, зоркий,

       В трудном ремесле своем умелый,

Сидя в расписной своей каморке,

       Лодку он ведет рукою смелой.

Пусть не ждут ее пути морские,

       Пусть ее дорога меньше, уже,

       Кораблей больших она не хуже,

И, как им, ей не страшны стихии.

С грозными, кипящими волнами,

       С шалостями северного ветра

Справиться она всегда сумеет

Легкою оснасткою своею,

Прочными сосновыми шестами,

       Веслами из розового кедра.

Но сейчас тот путь, что ей положен,

       Рулевому не стяжает славы!

Этот путь нетруден и несложен,

       Он лежит у древней переправы,

И любого, кто о том попросит,

Лодка на тот берег перевозит.

Лодка вскоре пристала к берегу, и лодочник крикнул:

– Кому надо переправляться? Пожалуйте сюда!

Танский монах подъехал на коне поближе, чтобы посмотреть, каков из себя лодочник.

Мягким бархатным платком повязан,

Поясом лоскутным подпоясан,

       В туфли шелка черного обут;

Ватные штаны на нем в заплатах,

Латанные полы у халата,

Видно по рукам, что небогат он,

       Жесткие ладони знают труд;

Сам он смуглолицый, седобровый,

Тусклые глаза глядят сурово,

       Рот поджатый, узкий, словно щель,

Но зато, когда промолвит слово, –

       Голос зазвучит, как птичья трель

       Или серебристая свирель.

– Ты перевозишь? – спросил Сунь У-кун, подойдя к лодке.

– Да, – отвечала женщина.

– А где же сам хозяин? Почему он послал тебя?

Женщина усмехнулась, но ничего не ответила. Сильными руками она перекинула сходни на берег. Первым на лодку взобрался Ша-сэн, который внес на палубу всю поклажу, за ним поднялся Танский монах, поддерживаемый под руку Сунь У-куном. Великий Мудрец, вспрыгнув на палубу, тотчас же прошелся по ней. Последним поднялся Чжу Ба-цзе, который вел за собой белого коня. Он убрал сходни, а женщина оттолкнула лодку шестом и взялась за весла. Вскоре они пристали к другому берегу.