Путешествие на юг - [40]

С а ш а. Цивилизованные люди лифт держат в порядке. По крайности, объявление вешают внизу: «Подниматься только до четвертого этажа».

Т а н я. Объявление было. Я его полчаса назад сняла.

С а ш а. Ты? Зачем?

Т а н я. А затем, что рассчитала, за сколько ты с аэродрома доберешься.

С а ш а. Ты что же, специально сняла? Чтобы я в лифте застрял?

Т а н я. Сообразил наконец.

С а ш а (в полном недоумении). Но зачем?

Т а н я. А чтобы поговорить.

С а ш а (после короткой паузы). Ловко. Значит, в западню заманила. В благодарность за то, что все прошлое лето в моем доме жила?

Т а н я. Дом родительский, а не твой. И приехала я не к тебе. Твоя тетка пригласила меня провести лето на Иртыше. Разве я подозревала, что в Сибири типчики произрастают вроде тебя? (Уходит налево.)

Саша опять трясет дверь. Привлеченная грохотом, поднявшись по лестнице, справа появляется  Н а д я. Красива. Держится доброжелательно и непринужденно. Впрочем, у нас будет время еще познакомиться с нею покороче, поскольку во второй части этой пьесы ей отведена главная женская роль.

Н а д я (заглянула в кабину лифта). Привет.

С а ш а. Привет. (Еще раз встряхнул дверь.)

Н а д я. Силища у тебя! Штанга?

С а ш а. Бокс.

Н а д я. Не люблю. Хотя лучше, чем гантелями мускулатуру качать. (Увидела стул, столик, телефон.) Значит, ты здесь надолго застрял. (Садится.) Бедняжечка.

С а ш а. Это у вас что, такая кампания проводится — сочувствие проявлять? Слесаря можешь найти?

Н а д я. Пожалуйста. Где?

С а ш а. Тебе лучше знать: ты здесь живешь.

Н а д я. Я не здесь живу. Здесь я квартиру ищу. Номер двадцать один. Издалека тебя принесло?

С а ш а. Разве заметно, что не москвич?

Н а д я. А как же — повадка не та. Пришел с рюкзачком по шпалам покорять Москву. И чем же ты собираешься нас удивить?

С а ш а. Вас удивишь! Осьминог из люка посреди улицы вылезет, вы и тогда не замедлите шаг.

Н а д я. Ничего, поживешь, оглядишься — нас, столичных, за пояс заткнешь. Вы, деревенские, хваткие. Это на Руси еще с Ломоносова повелось. Через какой институт собираешься в академики проникать?

С а ш а. Ну народ! Человек в клетке сидит, а ты из него анкетные данные выковыриваешь. Столичное гостеприимство называется!

Н а д я. Про Агафонова слыхал?

С а ш а. Из писателей, что ли?

Н а д я. «Из писателей, что ли»! Глухомань. Писателей много, а Агафонов один. Так вот к вопросу о гостеприимстве: приходи сегодня в клуб на Октябрьской. Там перед входом будет безбилетная толпа, желающая лицезреть Агафонова, но ты не робей — проведу.

Т а н я (входя). А ты чего делаешь здесь?

Н а д я. Ищу. Квартиру двадцать один.

Т а н я. Четвертый этаж направо.

Н а д я. А я тебя знаю, тебя Таней зовут.

Т а н я. И я тебя знаю.

Н а д я (Саше). Сейчас я тебе помощь пришлю.

Т а н я. Я вот тебе пришлю!

Н а д я. Но он же просил.

Т а н я. Перебьется. Между прочим, твоего великого Толеньки дома сейчас нет.

Н а д я (Саше). Это ты не к ней ли по шпалам шагал? Поздравляю. С ней хлебнешь. (Уходит направо.)

Таня ставит на столик принесенный из квартиры горшочек с цветком, садится.

С а ш а (спокойно). Знаешь, как дикари на мамонтов охотились? Рыли яму и ждали, пока он свалится туда. А потом, беспомощного, добивали. Считалось — охота. А по-моему — разбой. Беги в домоуправление, слесаря ищи. Разговор окончен. Все.

Т а н я (улыбаясь, долго смотрит на Сашу). Смотрю я на тебя и удивляюсь. Глазки — щелочки, уши — торчком. И почему только девчонки бегают за тобой?

Саша демонстративно молчит.

О характере и вспоминать не хочу. Твоя тетка тебя точно определила: бирюк. Вот. Всегда так. Уставится и молчит. А о чем молчит? Я уже давно заметила — от ума мало кто молчит. Молчат, чтобы глупость скрыть.

С а ш а. Уши у меня обыкновенные, не торчком.

Т а н я. Торчком.

С а ш а. А если торчком, то зачем тебе на них смотреть? Уходи!

Т а н я. Ты клятву дал, что не станешь разговаривать со мной, а я поклялась, что заставлю тебя про эту клятву забыть. Вот и заставила. Поговорю, выражу тебе безразличие свое и уйду. Уйду и не вспомню о тебе никогда. (Набирает номер телефона, слушает, сообщает.) Семнадцать часов тридцать пять минут. Без четверти шесть я обещала одному человеку возле телефона быть… Саша, объясни ты мне: неужели Ленка может интерес представлять? Щеки — во! Глазки вроде твоих. Косички аптекарскими резинками перехвачены.

С а ш а (усмехнувшись). Ты бы поглядела, как она тайменя взяла. Два часа на спиннинге водила. Одна. «Старик и море». Знаешь, сколько в том таймене было? Семьдесят килограмм!

Т а н я. Дурачок. Таймень-то при чем? Почему бы тебе тогда Мари Кюри за научный подвиг не полюбить? Или за спортивные достижения чемпионку но конькам? Это же тщеславие, а не любовь. К тому же она вот такусенького роста и при этом толста — будто специально для выставки откармливали ее.

С а ш а. А одному человеку твоя худоба не нравится — что с того?

Т а н я. У меня стройность, а не худоба.

С а ш а. Он говорит: «На ней объявления надо вешать: прикасаться опасно. Кости, говорит, торчат, как шипы. Палец можно занозить».

Т а н я. Кто же, кроме Ленки, такое может сказать.

С а ш а. Хотя бы и она.

Т а н я. Господи, вот уж кто был прав так это прав!