Путешествие на «Василиске» - [106]

В голове промелькнуло, по меньшей мере, полдюжины мыслей. Строение черепа змея. Усики в руках. Кольцо в бычьем носу. Прочность драконьей кости. Вероятность свалиться со змея, так и не успев проверить собственной гипотезы; фонтанчики от пуль, с приближением целигера пронзавших воду все ближе и ближе к нам… и над всем этим – внутренний голос, криком кричащий: «Что же ты делаешь?!»

А сделала я вот что. Отпустив усики змея, я бросилась вперед, вдоль его длинной морды. Змеиные ноздри также были окаймлены бахромой усиков, причем куда более тонких, чем над глазами. Вот за них-то я и ухватилась. И дернула.

Я надеялась заставить змея поднять голову под таким углом, что выпущенная им струя ударит по целигеру и, по возможности, повредит его, как струи других змеев повредили йеланские суда. Детали из драконьей кости могли и выдержать, но если бы мне удалось повредить механизмы, или выбить солдат из гондолы, или продырявить оболочку баллона, я могла бы успеть спасти многих из уцелевших островитян.

Как ни стыдно мне, ученому-натуралисту, в сем признаваться, я совершенно упустила из виду тот факт, что еду верхом на младшем кузене животного, убитого нами в полярных широтах.

Змей не просто поднял голову. Вся верхняя половина его тела взвилась в воздух, подобно готовящейся к атаке змее – именно так вел себя его старший брат, атакуя «Василиск». Как следствие, я повисла в воздухе, отчаянно вцепившись в кромку его ноздри. Он в самом деле выпустил водяную струю – куда она нацелена, мне было не разглядеть – и в следующий же миг врезался во что-то твердое. Голова змея столкнулась в воздухе с пролетавшим над нами целигером!

В воду мы рухнули вместе – и змей, и его всадники, и летучая машина. Приблизившись и полагая, что нанести ответный удар нам нечем, йеланцы опустились слишком низко. Вдобавок на подобную глупость до меня не отваживался никто: кеонгские всадники прекрасно знают, что ноздри змея весьма нежны и хвататься за них – верный способ взбесить животное до полной неуправляемости. Мало этого: из моего безрассудства не вышло бы никакого проку, не окажись мы на самом краю битвы, в водах настолько спокойных, что экипаж целигера счел безопасным снизиться, дабы стрелять наверняка.

Однако они снизились, а я оказалась слишком невежественной, чтоб понимать, сколь неразумно хватать морского змея за нос. Так, благодаря неведению, мне и удалось вывести целигер из строя.

В последующие месяцы и годы я видела множество гравюр с изображениями данной сцены – некоторые из них в ходу и по сей день. Все они изображают меня гордо выпрямившейся на голове змея – ноги непоколебимо упираются в чешую, волосы величаво развеваются по ветру (благополучно игнорируя тот факт, что на данный момент не успели отрасти и до десяти сантиметров) – и нередко в платье (по-видимому, оттого, что юбки развеваются по ветру куда внушительнее, чем брюки). Ни одного изображения, где я болталась бы в воздухе, что есть сил вцепившись в змеиную ноздрю, в природе не существует. Но, как бы ни прозаична была реальность моего деяния, позднее оно обросло таким множеством вымыслов, что широтой его известности я ничуть не удивлена. Все это видели экипажи ширландских кораблей; все это видели йеланцы; все это видели островитяне… хвала небесам, этого не видел мой сын: довольно с меня и того, что было, когда он услышал рассказы о подвиге матери. Однако сей поступок действительно принес мне немало доброй славы – и, по мнению многих, положил конец Баталии при Кеонге.

Глава девятнадцатая

Возвращение на Кеонгу – Храм – Изгнание – Пхетайонг – Читаю почту – Письмо, полученное Сухайлом – Жизнь в Ширландии – Новое хобби – Гипсовый слепок

Реальность, повторюсь, была далеко не так эффектна. После падения целигера бой продолжался. Йеланцы не желали уступать еще довольно долго и сдались лишь после того, как для адмирала Лонгстида сделалось очевидно, что он может завоевать некую толику расположения обеих сторон, вмешавшись и прекратив кровопролитие, в противном случае обещавшее не на шутку затянуться. В конце концов Ширландия предстала перед обеими сторонами в роли миротворца, вначале прибегнув к военной силе, а затем, с появлением принцессы, и к дипломатии.

Вся сия процедура оказалась сущим чудом умолчания: я даже ныне не смогла бы сказать, как это удалось устроить. Заявлять вслух, где на самом деле пребывала Ее Высочество, никому не хотелось: слишком уж много вокруг собралось нежеланных свидетелей – от некоторых йеланских моряков и экипажа «Василиска» до невероятного множества островитян (как местных, так и явившихся с военным флотом с иных островов), не знавших, что принцесса находилась на Лаане. Признание правды поставило бы в крайне неловкое положение всех без исключения. Посему все до единого предпочли сделать вид, будто принцесса прибыла с ширландской эскадрой, будто мы с Сухайлом никуда не улетали на похищенном целигере, а к месту баталии верхом на морском змее я явилась прямиком с берегов Лааны, где отдыхала и набиралась сил после первого, вчерашнего опыта. Без слухов, конечно же, не обошлось – как, впрочем, и всегда, – но до сего момента широкая публика даже не подозревала, что некогда Ее Величеству довелось побывать в положении политической заложницы в самом дальнем уголке Немирного моря (не имея на то личного королевского позволения, я не раскрыла бы сей тайны и теперь).