Путешествие на «Париже» - [9]

Пока Жюли шла к своей кровати, несколько женщин приподнялись с мест, чтобы с ней поздороваться, но из-за монотонного шума моторов их приветствий почти не было слышно. Однако большинство работниц, чтобы вовремя успеть на свои посты, торопливо примеряли фартуки и шапочки.

Жюли приветливо им улыбалась и пыталась угадать, на какую работу наняли каждую. Хорошенькие девушки с модными прическами и нежными руками, несомненно, будут на работах полегче и на виду у публики: они будут продавать табачные изделия и цветы; другие – тоже привлекательной наружности, но попроще, – очевидно, парикмахерши и маникюрши, а может быть, наняты на роль служанок для пассажиров второго класса, которые отправились в путешествие без прислуги. Большие, крепкие женщины, скорее всего, были прачками, и их обветренные лица, казалось, тоже не грех было вымочить.

Жюли не рвалась прислуживать рафинированной публике, но считала ниже своего достоинства стирать белье, и потому ее назначили обслуживать пассажиров третьего класса. Что ж, работа как работа. В любом случае она будет с этими людьми по соседству, и ей не придется целый день носиться по всему кораблю.

Радуясь тому, что ей достался «нижний этаж», Жюли села на кровать и открыла сумку. Она достала из нее кружевную, с затейливым узором салфетку – в центр которой была изящно вплетена буква «В», – положила ее на подушку и нежно расправила рукой. Эту салфетку сплела ее мать, кружевница, еще в те времена, когда Жюли была ребенком. Перед ее глазами до сих пор стоял образ совсем другой матери: сидя перед окном, молодая женщина плетет кружева, и в руках ее то и дело постукивают костяные коклюшки, а она то провязывает цепочку из воздушных петель, то соединяет нити и петли в узор. Но всему этому положил конец скрутивший ее артрит. Почти все изделия – воротнички, манжеты, кружевные чепчики – шли на продажу. Так, конечно, и было задумано. Хотя матери приходилось продавать свои изделия богатым жителям Гавра, кое-какие свои творения она припасла для детей. Эта салфетка, например, предназначалась будущей невесте старшего сына.

А потом грянула Первая мировая война.

Мадам Верне потеряла на войне четырех сыновей. Каждый год она теряла сына – одного за другим, в порядке старшинства. Самый старший, Жан-Франсуа, погиб в Лотарингии в первую же неделю войны. Эмиль пал в битве при Ипре, а за ним Дидье в бою при Вердене. Лоика убили в 1918 году перед самым перемирием. Войну их страна выиграла, но семья Верне потерпела поражение. И поскольку о невесте Жана-Франсуа речи больше не было, эту кружевную салфетку без каких-либо торжественных церемоний мать отдала младшему ребенку – дочери.

«Что ж, раз уж ты покидаешь наш дом, возьми ее на прощание», – тяжко вздохнув, сказала мадам Верне и протянула Жюли сложенную вчетверо салфетку.

Жюли сложила в шкафчик остальные пожитки: туалетные принадлежности, нижнее белье, книгу с заложенными в нее письмами, достала из сумки новенькую, с иголочки, черную форму – до того отутюженную, что от нее, казалось, пахло паленым. Жюли вдруг снова вспомнила о родителях. Вспомнила, как они, тоже в черном, стояли на пирсе, не произнося ни слова и не касаясь друг друга. Так у них повелось с того дня, как они узнали о своем последнем жертвоприношении войне – гибели Лоика.

– Мадемуазель Верне?

Жюли подняла глаза и увидела перед собой нахмуренное морщинистое лицо худощавой женщины лет пятидесяти. Та перевела взгляд с Жюли на свой блокнот и обратно. В спальной комнате они теперь были одни – все ушли на свои посты.

– Да, это я. – Жюли смущенно улыбнулась, а женщина еще больше нахмурилась и приняла строгий вид.

– Надо отвечать: «Да, мадам». Я твоя начальница, – выпрямляя спину, проговорила она. – Мадам Трембле. Глава хозяйственного отделения.

– Извините, мадам.

– Почему вы все еще тут?! – Мадам Трембле нетерпеливо топнула ногой. – Шевелитесь! Немедленно надевайте форму! Вам давно положено быть в общей комнате третьего класса!

– Разумеется, мадам, – поспешно вставила Жюли, и мадам Трембле исчезла за дверью.

Недовольная тем, что произвела дурное впечатление на начальницу, Жюли принялась торопливо застегивать пуговицы и прилаживать белую накрахмаленную шапочку, но не прошло и минуты, как в спальню снова ворвалась мадам Трембле.

– Достаньте из кладовки половую тряпку. На полу в коридоре рвота, – указав острым подбородком направо, потребовала она.

– Хорошо, мадам, – слегка нахмурившись, ответила Жюли.

Ее наняли работать в столовой третьего класса, и она не предполагала, что в ее обязанности входит вытирать рвоту.

– Корабль еще не отправился в путь, а кого-то уже вырвало! – возмущенно воскликнула начальница и снова исчезла.

Жюли принялась завязывать фартук, раздумывая о том, что она того, кого стошнило, ничуть не осуждает. В третьем классе от воздуха исходил дурной, тяжелый запах, будто его пропитало дыхание больных простудой и людей с гнилыми зубами.

Неожиданно с палубы послышались приглушенные возгласы. «Париж» отходил от причала и покидал гавань. Жюли вдруг пошатнулась – точно кто-то ее дернул и потащил за собой – каким громадным ни был этот лайнер, она, находясь на носу, над моторами, явственно ощутила его резкое движение. И хотя Жюли не один год прожила на воде, таких рывков она, пожалуй, никогда не испытывала. Чтобы не упасть, она поспешно ухватилась за металлический столб. Ее вдруг обдало жаром, и она почувствовала, что задыхается.