Путешествие из Ленинграда в Москву с пересадками - [38]

Работали мы в этом, повторяю, по-моему, никому не нужном бюро днём и вечером (война — всем тяжело, и нам действительно это было тяжело). Работали по вечерам при большой керосиновой лампе-«молнии».

Надо сказать, что время от времени кому-нибудь в нашем большом учреждении приходило время рожать. Приехавшие к мужьям после блокады жёны быстро и совершенно неприметно беременели. И понимали, что это так, когда было поздно что-либо предпринять.

В маленьком городском роддоме было тоже темно. И после какого-то печального случая при родах из-за плохого освещения нашу лампу-«молнию» стали торжественно относить в роддом при каждой новой необходимости. И мы тогда — ура — гуляли по вечерам! Естественно, мы были живо заинтересованы в прибавлении детей в нашей Свияжской экспедиции.

Поселились мы сначала временно, пока не нашли домик по своему вкусу Вернее, по моему вкусу, дурацкому и очень непрактичному! Это было у сапожника — татарина Абдулы, пьяницы. Домик был крошечный — очень мило для сказки или для рисунка. И ещё можно было в нём всё разложить, развесить и сесть сложа руки. Но жить, то есть готовить, двигаться, мыться, спать, заниматься, — для всего этого не надо было гоняться за «уютным» домиком, а что-то, побанальнее, покрепче и, главное, попросторнее было бы гораздо лучше (так и поселились другие, умные жёны).

В устройстве этого нашего жилья полностью проявилась моя страсть всё подвешивать. (Может быть, это атавизм? Уж очень много было моряков среди Мунцев.) В связи с этим запомнилась мне Яшина фраза: «Ляля, пожалуйста, дай мне мою кепку Она висит на гвозде № 478 А». Это было сказано после того, что всё было мною устроено и прибрано в доме.

Яша прожил тут очень мало — его неожиданно откомандировали в Томск. На этом мы с ним расстались. Как потом оказалось — навсегда.

«Аштарк». 1958

VII. Зима в Буинске

И потянулась моя нелегкая буинская зима.

Ляля поступила в школу снова после пропущенной зимы 41–42 годов. Её приняли тут как отличницу (ленинградка!). И правда, она приносила прекрасные отметки. Между прочим, учила Ляля в эту зиму «Песнь о вещем Олеге» и твердила это вслух наизусть. Саша слушал. А потом, уже в Москве, смеясь, рассказывал мне, что при словах: «Вот едет могучий Олег со двора, с ним Игорь и старые гости» — он представлял себе, как вся эта компания с Олегом лезет на грузовик.

Когда я по утрам бежала на работу по деревенским и по- деревенски широким улочкам Буинска, я смотрела с завистью, как домовито, столбиками вверх, поднимаются дымки над всеми избами. У меня, я знала, нет дыма. Мама лежит, укрывшись «белочкой» (это была мамина тёмно- лиловая шуба, подбитая белкой), в остывающем нашем доме с Сашенькой, пока не придём мы — я или Ляля — и не затопим печь. Топка была у самого пола, и было очень тяжело видеть, как мама на коленях неумело орудует с угольями.

Когда дрова кончились, я купила на рынке воз соломы. Он был туго связан. Но, когда хозяин вывалил всю мою покупку перед нашими окнами, я поняла, что никогда ещё не обладала чем-либо в таком объёме — гора получилась в два раза выше нашего дома! Сжечь этой соломы надо было сразу очень много, охапку за охапкой, и тогда всё- таки немного теплело в доме.

Время от времени у нашего хозяина, Абдулы, начинался запой. Жена с детишками (звали её Осма) убегали к соседям, иногда среди ночи. Между нашими комнатами была забитая гвоздями дверь. На нашей стороне я устроила вешалку И вот однажды — меня не было дома — дверь со всеми навешанными на неё вещами дрогнула, затрещала и приоткрылась и в щель просунулась страшная пьяная рожа Абдулы. Как уж мама с Лялей справились с ним, не знаю. Мама, человек не трусливый, с ужасом рассказывала об этом.

Продукты мы получали в служебном магазине. Помню очереди. Милую продавщицу, жену одного инженера Валю Пикуль. Обеды носили из столовой. За обедом ходили Ляля с Сашенькой. Кажется, и мама иногда. Саша, несмотря на свои почти 4 года, охотно надевал Лялину белую муфту И, несмотря на такое отсутствие мужественности, влюбился именно там, в очереди в столовой, в Лялю Притупову. Она была, правда, очень красива. В день своего рождения (4 года) Сашенька так и сказал бабушке: «Не говори никому, бабушка, я люблю Лялю Притупову». Ей было лет 12.

Обеды в столовой были весьма посредственны, и из вечно скисшего картофельного пюре я выучилась, прибавив соды, печь оладьи.

По воскресеньям я отправлялась на базар тут же за нашим домом. Продавала очередную мамину простыню — как это шло! Или ниточку кораллов, розовых, «венецианских», которые я понемногу отщипывала от длинной нити моей бабушки (остаток теперь у Леночки Минаевой, если она не подарила кому-нибудь).

По рынку все татары бродили, жуя белую смолу, как американскую жвачку-резинку. И мне всегда казалось, что эти белозубые, румяные и низкорослые девушки, заглядывающиеся на мои кораллы, так белозубы именно от этой смолы. Может быть, правда?

Раз я решила сделать большую закупку картофеля. Сколько я снесу? Я весила всегда около 50 кг — значит, я смогу снести 50 кг. Почему я так решила? Но так я и купила. И попросила знакомого взвалить мне мешок на спину. Он удивился — и не согласился. А я так и тащила «за хвост» мой мешок по земле до дому.