Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным] - [52]

Я кивнул.

— Такое впечатление сложилось и у меня. — Я похлопал пакет, который держал под мышкой, — И это, конечно, часть твоего гонорара?

— Что это?

— Кое-что, забытое тобой в Сан-Антонио. Никому, похоже, это не было нужно, и я захватил трофей с собой.

— Мои меха? — Она, казалось, приятно удивилась, — Очень мило с твоей стороны. Мне так их недоставало. Положи на кровать… Но мы теряем время. Ты готов участвовать в деле?

— В каком?

Тина вопросительно подняла брови.

— Разве это важно? Разве ты когда-нибудь задавал Маку такой вопрос?

— Обстоятельства тогда слегка отличались от нынешних.

— Да, — согласилась она. — Тогда ставкой была только твоя жизнь.

Я посмотрел на нее и сказал:

— О’кей. Твоя позиция ясна. Валяй.

— Ты, Эрик, что-то слишком легко уступаешь, — заметила Тина. — Может, ты задумал нечто хитроумное? И это несмотря на предупреждение, оставленное у тебя на пороге!

Она замолкла в ожидании ответа. Я не сказал ни слова, и она продолжила:

— С тех пор как ты выехал на встречу со мной, за тобой непрерывно наблюдают. Следят и сейчас — на разумном расстоянии. Если что-нибудь — что угодно — произойдет здесь не так, как было задумано, или если я подам определенный сигнал, человек, следящий за нами, направится прямо туда, где находится твоя маленькая дочь. Он полностью проинструктирован и не станет сентиментальничать с твоим ребенком. Ты меня понимаешь?

— Да, — сказал я, — Все ясно. Кого я должен убить?

Тина бросила на меня быстрый взгляд.

— Милый, не надо играть такими словами. Для чего еще ты можешь нам потребоваться, если не для убийства? Объект тебе известен. Несколько дней назад я назвала тебе его имя. Все, что я тогда сказала, было правдой. Я только слегка поменяла роли.

Я молчал. Тина, сделав паузу, продолжила:

— С самого начала здесь, в Санте-Фе, я имела в виду использовать именно тебя. Конечно, притворяясь, будто работаю на Мака. Я хотела все проделать ловко и быстро — так, чтобы ты ничего не заподозрил, пока не станет слишком поздно. Но вмешалась та девушка, и исполнение задуманного пришлось отложить. Впрочем, даже лучше, что так получилось. Теперь я могу не кривить душой. Мы хотим ликвидировать доктора Эмоса Даррелла. Ты убьешь его для нас.

В маленьком домике воцарилась тишина. Слышался только треск компрессора рефрижератора. Я задумчиво разглядывал Тину, обдумывая ее предложение. Вы скажете, что чудовищна даже мысль об этом. Что никакой человек в здравом уме не потребует от другого человека, тоже в здравом рассудке, чтобы тот совершил хладнокровное убийство, пусть даже и для того, чтобы спасти жизнь ребенка. Но вы не сражались на войне, как сражались мы. И Тина в данном случае не требовала ничего невозможного именно потому, что требовала этого от меня. Мы хорошо знали друг друга. Я отдавал себе отчет в том, что Тина сделает с Бетси все, что сочтет нужным. И она понимала, что ради Бетси я пойду на все. Так что если дело для Эмоса обернется круто, что ж, значит, ему не повезло. Мы никогда не были такими уж близкими друзьями.

Я спросил:

— Но зачем вам я, Тина? Уверен, что в вашей лавочке найдутся профессионалы для такого дела. Как я помню, ты сама — чертовски неплохой специалист. К чему усложнять задачу, привлекая на грязную работу новобранцев с улицы?

Тина улыбнулась:

— Из-за возможных политических санкций. Никто не должен знать о существовании моей, как ты говоришь, лавочки. Поэтому, когда удается найти подходящую кандидатуру, мы предпочитаем использовать туземное население. Таким людям лучше известны местные условия. В твоем случае это особенно верно, так как ты хорошо знаком с Дарреллами.

Нарочито наивно я возмутился:

— Но здесь мой дом! Не можешь же ты вот так просто взять и потребовать, чтобы я совершил убийство?

Тина засмеялась:

— Не будь ребенком, chere. Что мне твой дом? Пустое место. Меньше чем пустое место. Это — твоя проблема. Сможешь сделать все так, чтобы тебя не заподозрили, — очень хорошо, мы не возражаем. Не сможешь — пойдешь под суд и сядешь за решетку. А для суда сочинишь историю — ты же писатель — о ревности и ненависти, слепом, неуправляемом гневе. Все что угодно, лишь бы в это поверили дураки-судьи. Потому что каждую минуту ты будешь помнить, что твои дети и жена все так же беззащитны и легко уязвимы… И если у тебя вырвется хоть словечко, то дело завершат пуля, нож, дубинка или угнанный автомобиль… Тебе не следовало заводить семью, Эрик. Сделав это, ты отдал себя на милость таких людей, как я.

— Вот что тебя по-настоящему интересует, да?

— О чем ты?

— После всех этих лет ты наконец-то имеешь возможность отомстить. И устраиваешь прямо-таки настоящее представление. Сначала уводишь меня от жены — просто чтобы показать, что это в твоих силах. А затем делаешь поворот на сто восемьдесят градусов и используешь моих детей как оружие против меня. Тебя не очень-то волнует судьба Эмоса Даррелла. Кого-то другого — может быть, но только не тебя. После того как задуманное вами пошло вкривь и вкось, твое начальство, наверное, предпочло бы не привлекать внимания к своим кровожадным намерениям, спустив все дело на тормозах. Но ты не могла смириться с мыслью об отступлении. Примириться с тем, что я вернусь к жене и брошу тебя во второй раз. Однажды я тебя уже обманул и теперь должен за это заплатить.