Путешественники в третье тысячелетие - [14]
— Экзамены покажут, кто прав!
Я так хорошо знаю, что делается у Алика дома, потому что в той же квартире живет Каля Губина из нашего звена, и она в классе обо всем рассказывает.
Из Кали Губиной, наверное, получится замечательная артистка: когда она рассказывает про семью Марголиных, она ужасно похоже изображает и Алика, и Аликову маму, и бабушку. Я просто удивляюсь, как это получается: вот у нее появляется Аликов взгляд, и складочка на лбу, и голос, как у него. Потом как-то вдруг у нее дрогнет и отвиснет нижняя губа, глаза сузятся, кожа на лбу соберется морщинками — глядишь, а это уже бабушка, и говорит она старушечьим голосом…
Даже сам Алик, когда смотрит на Калю, хохочет и говорит, что у нее получается здорово. Но он не обижается на Калю, а только твердит:
— Ничего, ничего, ребята, подождем экзаменов!
Он так уверен в себе, что мы начинаем думать: может быть, Алик действительно прав и изобрел самый лучший способ подготовки?
Ну что ж, увидим, экзамены не за горами!
Глава двенадцатая. Поездка на рыбалку (из дневника Гриши Челнокова)
2 мая, среда. Наступили майские праздники. Вчера утром школьная дружина, как всегда, выстроилась на первомайскую демонстрацию. Перед колонной развевалось и похлопывало на ветру пионерское знамя, которому мы отдали салют.
Мы проходили первыми перед трибуной, где стояли станичные руководители. За нами шла колонна служащих и колхозники. У станичного совета на высоком столбе школьный радиотехнический кружок установил новый мощный репродуктор. Слышалась веселая музыка, песни, крики «ура». Это из Москвы передавалось шествие демонстрации.
Праздничный костер провели вечером, в роще, на берегу Дона. Было очень весело, выступала школьная самодеятельность. И в эту ночь мы решили с ребятами рыбалить. Рыбалку опишу подробно: ведь скоро здесь не будет Дона, а разольется Цимлянское море. На море рыбалка будет совсем не такая, как на реке.
Лишь только окончились выступления, я побежал домой, взял удочку, одежду, провизию. Скоро подошли нагруженные вещами Васька Таратута и Сенька Ращупкин. Мы втроем направились к Антошке Щукину, который живет на самом берегу.
Щукарь у нас главный рыболов. На этом деле он, как говорится, собаку съел. У него хорошая лодка, самые лучшие удочки и прочие рыболовные снасти.
У Щукиных семья большая: Антошкина мать и четыре сестры-школьницы. И всю эту «женскую бригаду», как ее называет Антошка, он кормит рыбой не только весной и летом, но даже зимой.
Щукарь ростом невысокий, но сильный: из нашего класса он уступает только Ваське Таратуте. И он ужасно спокойный: как его ни дразнят, Антошка никогда не лезет драться, только скажет надоедливому: «Эх ты, балабон, трещотка!», отвернется и пойдет. Арся говорит, что таких людей называют флегматиками.
Конечно, у Антошки все было готово: связка удочек, подсачек, червяки в полотняном мешочке с землей, горшок с прикормом, сумка с провиантом.
Когда мы подошли к лодке, из темноты послышалось пыхтение, и выкатилось что-то желтое, маленькое и юркое. Мы так и ахнули:
— Кубря!
Щенок деда Филимона подкараулил нас и незаметно прокрался за нами! С тех пор как мы спасли щенка от смерти в Дубовом буераке, Кубря совсем отбился от хозяина и нигде от нас не отстает.
Мы принялись швырять в Кубрю кусками глины, щепками, и щенок нырнул в темноту. Уложили имущество, оттолкнули лодку, уселись.
— На Верблюжий! — сказал Щукарь, берясь за весла. — Самое сазанье место.
Верблюжий остров находится километрах в четырех выше станицы. Это излюбленное место наших ночных рыбалок.
Антон начал грести, и на берегу послышался легкий шорох и пыхтение: Кубря бежал за нами.
— Побежит, побежит, да и отстанет, — сказал Антошка.
— Ты не знаешь этого настырного чертенка, — хмуро отозвался я.
Покуда мы плыли напротив домов, все было ничего, а потом случилось вот что. За станицей, где Дон круто поворачивает направо, стоит на берегу избушка бакенщика Евстигнея Захарыча, а он рыболов почище Щукаря, и у него на берегу всегда сушатся сети. В эти сети, растянутые на кольях, с размаху вкатился наш Кубря. Запутался и давай рвать сети и лапами и зубами…
Мы обмерли от страха. Евстигней Захарыч — казак хозяйственный и крутой: если поймает щенка, не развяжешься с ним за убытки. Хорошо еще, Кубря разделывался с сетями втихомолку: не лаял, а чуть только повизгивал. Евстигней же, видно, по случаю праздника основательно хватил, спал и ничего не слышал.
Щукарь взял поближе к берегу, чтобы в случае чего поскорее подхватить щенка в лодку и замести следы.
Вот, слышим, наш герой вырвался из сетей и негромко, но победно взлаял.
— Я т… тебе, подлая душа! — погрозился на него горячий Васька.
А Кубря от радости пуще того подал голос.
Мы еще проплыли с полкилометра, и нам дорогу перегородил мелководный залив, уходящий в берег. Кубря, видно, сообразил, что обегать его чересчур далеко. А скорей всего, он ничего не соображал (нам на уроках биологии говорили, что у животных нет ума, только инстинкт), а увидел, что лодка от него уплывает, и кинулся в воду.
В заливе воды было по колено (летом он совсем высыхает), и уж тут-то наш Кубря нашумел! Плыть ему вроде мелко, а по дну бежать глубоко. И вот он раз скакнет, потом плывет, опять скакнет. Лапами по воде колотит, как водяная мельница колесом, аж до нас брызги долетают.
