Путешественники - [4]

Никомастир и Мэйфлай, однако, были счастливы, да и Велимиль не жаловалась; я остался в меньшинстве. Велимиль громко объявила, что собирается изобразить Никомастира на фоне пышной растительности гостиничного садика.

Велимиль пишет, только будучи в приподнятом настроении. Стало быть… Они сбежали вниз по лестнице, держась за руки, как счастливые детишки. Сверху я смотрел, как Велимиль, установив мольберт, занимается грунтовкой психосенситивного холста. На мохнатую зверюгу, что пасется совсем рядом, они внимания не обращают, будто аборигены. Приняли местные условия, и как быстро…

— Тебе здесь так скверно, милый? — Мэйфлай погладила меня по щеке кончиками пальцев.

— Привыкну, — улыбнулся я стоически. — Наверняка найдем что-нибудь интересное. Никомастир нас сюда привел не просто так…

— Но сам ты в это не веришь?

— Сказать по правде — не верю.

С одной оговоркой. Я часто говорю себе, что жизнь не должна быть вечным праздником. Несмотря на то, что наша жизнь именно такова. Потеряв осторожность, легко самого себя потерять в кошмаре совершенства.

Настала эпоха, когда возможно все. Мы живем, как боги. Чтобы удовлетворить любую прихоть, довольно протянуть руку. Красота и молодость достаются даром, стоит попросить. Ни дряблой кожи, ни животиков, ни седых волос, ни слабеющего зрения, ни теряющих эластичность артерий — никаких ужасов, преследовавших наших далеких предков. Вместо того — великолепие всей Галактики, доступное в любой момент. Достаточно ввести координаты. Во вселенной никто и никогда не жил так легко, как сегодня живет род человеческий.

Меня как раз эта легкость и пугает. Боюсь, что когда-нибудь настанет час расплаты. Мысль эта не дает мне покоя.

Мэйфлай, знающая меня едва ли не лучше меня самого, пробует утешить:

— Милый, посмотри на это так: даже уродство может преподать важный урок. Путешествуя, мы ведь хотим приобрести ценный опыт. Тогда нам нельзя ограничиваться прекрасными мирами. Сидри Акрак — ужасное место, но что, если именно здесь нам откроется какая-то истина?

Мэйфлай права. Конечно. Знает ли она, что произносит вслух мои мысли, или просто хочет поднять настроение? Я действительно ищу смысла в наших странствиях — или, по крайней мере, пытаюсь себя убедить, что ищу. Кажется, именно это отличает меня от остальных: Никомастир, Мэйфлай и Велимиль принимают жизнь такой как есть.

Вот они возвращаются из «сада» — Никомастир и Велимиль. Велимиль откладывает свернутый в трубку холст, не показывая мне. Она чем-то недовольна, и даже легкомысленный Никомастир мрачен.

Неприятности. Расспрашивать, однако, себе дороже.

Ужинаем мы в гостинице. Хозяин грубо стучит тарелками, почти с вызовом. Содержимое тарелок неаппетитно: зеленоватая кашица, тушеное мясо, расползающееся на волокна, разваренные овощи. Мясо по вкусу напоминает шнурки от ботинок, овощи отдают болотом. Я пытаюсь убедить себя, что мы вернулись на Ириарте, где кулинария — высокое искусство, а каждая трапеза — симфония. Или на Набомбу Зом, в роскошный отель на берегу алого моря. Моря, которое, встречая голубой рассвет, подает божественный голос, подобный удару в гонг.

Только обмануть себя не получается: мы на Сидри Акраке. Велимиль ровно дышит рядом, а я до утра не могу заснуть. За окнами визжат, воют и трубят ночные твари. Сквозь тонкие стены слышно, как возятся, стонут и смеются Мэйфлай и Никомастир.

Утром мы отправляемся на разведку.

Город называется Периандрос Андифанг, население более девяноста тысяч. Ни одного здания, представляющего архитектурный интерес, зато круглый год идет дождь.

Растительность здесь на редкость непривлекательная: по большей части серые листья и черные цветы. В воздухе клубятся тучи кровососов с грозными лиловыми жалами, ну и конечно, приходится иметь дело с местной фауной…

Все до единого — персонажи ночных кошмаров, и нет двух одинаковых. Массивные туши, выпученные глаза, слюнявые пасти с чудовищными клыками, изъеденная порами, похожими на оспины, кожа, щупальца или жуткие суставчатые клешни: появляются из ниоткуда, визжат, ревут и сотрясают землю. Я начинаю верить историям о беспечных путешественниках, заработавших нервный срыв в течение часа по прибытии на Сидри Акрак.

Скоро, однако, становится ясно, что люди этих ужасных тварей не интересуют. Разве только можно угодить под копыта, или что там у них. Похоже, мы для местных чудовищ неаппетитны, несъедобны, а то и ядовиты. Все равно страшновато, а попадаются они на каждом шагу.

Никомастир, между тем, счастлив. Чем отвратительнее, тем лучше. Он непрерывно фотографирует, не пропуская ни одной уродливой постройки. Вонючие цветы и липкие, заплесневелые листья его восхищают, не говоря о животном мире: когда наперерез нам бросается что-нибудь особенно гигантское или мерзкое, он визжит от восторга.

Меня это понемногу начинает раздражать: глядя на его мальчишескую дурь, я чувствую себя старым.

— Ему еще семидесяти нет, милый, — напоминает мне Мэйфлай, глядя, как я хмурюсь. — Когда-то и ты наверняка был таким же.

— Я? Не знаю, не знаю. Надеюсь, что нет.

— В любом случае, разве его энтузиазм не заразителен?

Для меня? Никоим образом. Пожалуй, стоит подумать об очередном перерождении. Мы теперь стареем не телом — его поддерживают в форме процессы автоматической биокоррекции, — а духом. Психологические механизмы начинают скрипеть и с трудом проворачиваются. Накапливается желчь, приходит раздражение и мелочность, ощущения теряют остроту, жизнь сереет. Приходит время снова погрузиться в прозрачный резервуар, где в паутине тонких механизмов чувствуешь себя, как на руках у матери. За кратким забвением следует пробуждение — пробуждение к новой жизни и новой молодости. Процедуру можно повторять, пока, где-то после одиннадцатого или двенадцатого раза, не скажется накопление остаточных ядов, которые не поддаются удалению. Тогда-то и приходит конец, увы. Даже боги, видимо, смертны.