Путем чая. Путевые заметки в строчку и в столбик - [4]

Разговор явно не клеился. В критический момент обоюдного дискомфорта Таня вдруг спохватилась: «Так вы ж в Тресколье хотели, да? Сейчас позову дядю Рому». Зайдя в избу, она обратилась к кому-то по-мансийски. В ответ послышалось кряхтенье, затем – пятиминутная тирада на угорском наречии, пересыпаемая русским матом. Наконец говорящий замолчал, а через минуту резюмировал по-русски: «Всю ночь спать не дают».

На крыльцо вышел маленький человечек с большой головой. Больше всего он походил на гномика из мультфильмов, разве что без бороды, и одежда не совсем подходящая: треники, футболка, старая бейсбольная кепка с надписью «New York». Мы представились. «Ага, будем знакомы, да, – затараторил человечек, – я дядя Рома. Ну это меня все так зовут, потому что мне уже за пятьдесят. Я у них, получается, за старшего, ну? А вы сами откуда будете? Этнографы, да? Пойдемте, я вам все покажу. Мансийский поселок, ага. Тут, знаете, бывает, дорогу не показывают. В тайне держат, ну. А чего таить, все равно уже скоро ничего не будет. А так вы всё запишете, пофотографируете, хоть память какая о нас останется… Ну пойдем, тут недалеко».

По Наташиным наблюдениям, большинство манси выбирают одну из двух стратегий общения: одни не рассказывают ровным счетом ничего, другие рассказывают всё – легенды, обычаи, обряды, – но ничего не показывают, и, как выясняется позже, всё рассказанное ими было придумано на ходу. Дядя Рома не принадлежал ни к одной из этих категорий. В Тресколье о нем говорили то как о юродивом, то как о местном философе. Жена его умерла родами двадцать с лишним лет назад, оставив сына Колю. Растить Колю помогал брат дяди Ромы, Василий. Несколько лет назад Коля перебрался в Ивдель (теперь он работает там на спиртзаводе). Примерно тогда же от дяди Ромы «ушел» и брат Вася: пьяный охотник из другого селения якобы принял его за лося… «Так что теперь вот живу один», – заключил повествование наш новый знакомый. По-русски он говорил с сильным акцентом (мансийский акцент слегка напоминает эстонский), но в первые же пять минут общения его речь обнаружила довольно обширный словарный запас.

Когда дядя Рома говорил про «недалеко», он имел в виду: по мансийским меркам. 40 километров здесь считаются расстоянием, которое нетрудно осилить пешком. До Тресколья было всего километров десять, но идти нужно было через тайгу и болота, и, хотя наш проводник все время советовал нам идти «по тропинке» («Идем лучше здесь, здесь тропинка»), никаких тропинок никто, кроме него, не видел. Он шел напролом. Казалось, он вовсе не замечал комаров и мошки, облепляющих все тело (вспоминались истории об излюбленной лагерной пытке, когда заключенного в голом виде «выставляли на комариков»).

Через полтора часа мы вышли к реке. «Манси никог-та не блу-дит, просто толго хо-дит», – нараспев и с подчеркнутым акцентом произнес дядя Рома. Пошарив в тальнике, он извлек оттуда пару охотничьих сапог: «Я их всегда здесь храню. В них легче вброд переходить». За неимением сапог (знали бы, захватили бы бахилы из лагеря!) мы решили идти босиком: сняли обувь, закатали штаны и последовали за проводником. Это была быстротечная река. Вода оказалась высокой (по пояс), дно – каменистым. Где-то на середине Алла попала в стремнину. Я бросился к ней, поскользнулся, и один из моих ботинок выпал из рук. Течение унесло его, прежде чем я успел до него дотянуться. «Как же ты дальше пойдешь?» – «Как, как, босиком, как же еще!» Выкарабкавшись на берег, мы побежали догонять остальных. Через несколько метров мои ступни уже были в крови.

– Дядя Рома, подождите, Саша потерял ботинок, ему не в чем дальше идти! – закричали Алла и Наташа.

– О-па, ух ты, о-па, как же вы так, ой-ой-ой… Ну пускай мои сапоги наденет… Как же вас угораздило, у-у? – забормотал дядя Рома, заметно теряя интерес к нам и ко всему происходящему.

Прилив мужской гордости смешался с обидчивостью избалованного ребенка: я не слабак, пойду дальше как есть. Идти еще далеко, и уже больно. Надо как-то отвлечься, сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на флоре и фауне. Вот птица на ветке сидит; а теперь спорхнула. Как ее звать?

– Дядя Рома, а что это там за птица?

– А это кулик, куличок лесной, – отозвался дядя Рома, снова оживляясь, – а там вот у воды бобер сидел, видел, Саш? Знаешь, как на бобра охотиться надо?

– Не-а.

– Главное – одно правило помнить. В бобра можно стрелять, только когда он сидит к тебе спиной. Если он обернулся и на тебя посмотрел, ни в коем случае нельзя его убивать: убьешь – он души твоих близких с собой утащит… Я вот, перед тем как брат мой погиб, на бобра охотился… До сих пор думаю, может, он на меня посмотрел тогда, а я и не заметил…

Тресколье

Родовые угодья Анямовых, Пакиных, Бахтияровых – остатки страны Манчи-Ма. По их словам, «Ханты-Мансийский округ – это округ, а здесь – страна». Последняя столица этой «страны» – Тресколье. Если верить Google Earth, такого места не существует. Если не верить и идти за дядей Ромой, в какой-то момент тайга расступится и откроется вид на поселок из семи домов, судя по всему, несильно отличающийся от вогульских паулей времен Пелымского княжества. Здесь стоят типичные для манси «избушки на курьих ножках» – деревянные домики на высоких пнях-опорах. Это лабазы (сумьях) и жилища духов-покровителей (ура-сумьях). Рубленые избы с пологими берестяными крышами. Возле каждого жилого дома – каменная печь для выпечки хлеба (нянь варны кур), навес для сушки мяса и рыбы (савок), конура-шалашик для лаек (котюв-кол). Нарты, чирканы