Путем чая. Путевые заметки в строчку и в столбик - [14]

1709 – учреждение Сибирской губернии, включающей вогульские селения.

1711 – крещение вогулов митрополитом Филофеем Лещинским.

1730–1750 – первые «спецпоселенцы»: князь Меншиков, князь Долгорукий, граф Остерман и др.

1768 – жалованье землевладельческих грамот князьям Шешкину и Тайшину.

…

XX в. – коллективизация; развитие лесозаготовочной и нефтяной промышленностей на территории ХМАО.

1930-е – учреждение Вогуло-Остяцкого АО (1930), строительство ИвдельЛага.

1959 – гибель туристической группы Дятлова на перевале Холат-Сяхыл.

1965 – основание поселка Тресколье.

Проводы пятого солнца

Давай, Команданте Же, еще раз про Пернатого змея. И про город – как он у них там назывался, Тянитолкай? Теночтитлан. Но и Тянитолкай не случайно вертится на языке: по сходству звучания с именами науатль; по ассоциации с теми проволочными фигурками мифических животных, которыми до отказа завален рынок Бальдерас. Впрочем, сувенирные тянитолкаи из Оахаки – это одно, а их пращуры, обитатели ацтекского пантеона-зоомузея, – совершенно другое. Обсидиановая бабочка Ицпапалотль с когтями ягуара; бог дождя и грома Тлалок с глазами совы и змеиными завитками перед носом; бог землетрясений Тепейоллотль с руками, похожими на надувные лодки; полурыба-полукрокодил Сипактли; принцесса Иламате-кутли с лицом, скрытым бахромой из кинжалов; пернатый змей Кецалкоатль и колибри левой стороны Вицлипуцли. Сон разума порождает сакральных чудищ. Давай, Же, про Вицлипуцли.

Же не любит про ацтеков. Любит про мексиканскую революцию, про Каррансу, Обрегона и Панчо Вилью. Про самонадеянного генерала Санта-Ану, трижды объявлявшего войну Соединенным Штатам и не выигравшего ни единого сражения кроме потешной «кондитерской» кампании 1838 года. «Дети мои, за мной!» – командует генерал, надувая обвисшие щеки. Же рассказывает в лицах, входит в образ. Мексиканскую историю он знает как свои пять пальцев. Давние знакомые, мы не общались несколько лет, с тех пор как он покинул Нью-Йорк в поисках новых рубежей. Тогда я знал Же как человека разносторонне одаренного, немало пьющего и, кажется, склонного к меланхолии на предмет собственной нереализованности. А сейчас, путешествуя с ним по Мексике, видел перед собой счастливого первопроходца, обретшего новую родину среди ушастых кактусов нопаль и котловин Сьерра-Мадре.

– Ладно, на чем мы остановились? На Теотиуакане? Теотиуакан был одной из самых продвинутых цивилизаций. Когда пришли чичимеки…

– Чучмеки?

– Сам ты чучмек. Тольтеки и чичимеки, которые подмяли под себя теотиуаканцев и, в общем, присвоили их культуру. Раньше считалось, что тольтекская цивилизация – это что-то оригинальное и значительное. А когда раскопали Теотиуакан, выяснилось, что у тольтеков не было ничего своего – все заимствованное. Просто дикие племена с севера, кажется, из Колорадо. Кстати, и ацтеки из тех же краев. Но ацтеки – это вообще не цивилизация, а черт знает что. Сплошные войны да человеческие жертвоприношения. Они и пленных брали с единственной целью принести их в жертву своему Вицлипуцли. Так что в итоге соседние племена были только рады посодействовать конкистадорам. Хотя, конечно, Кортес тоже по головке никого не гладил. Но по сравнению с Писарро и другими был вполне приличным человеком.

– Слышь, Же, а что это там за вышки торчат?

– Вот как раз туда я вас и везу. Город-призрак.

Все предыдущие дни – с того момента, как наша группа из шести человек погрузилась в салон микроавтобуса с забулдыгой-водителем, откликавшимся на нежное русское имя Люся, – Мексика представала чередой уютных колониальных городков, никак не вязавшихся с моими наивными представлениями о «диких южных соседях» цивилизованной Америки. Вместо сугробов мусора и оцинкованных кровель лачуг – фотогеничные фасады двухэтажных зданий, облицованных изразцовой плиткой или украшенных лепниной, с вазообразными балясинами балюстрад и цветниками. В Керетаро мы глазели на гонки старинных автомобилей и, замирая от ужаса, аплодировали подростку, жонглировавшему факелами в местном цирке; в Гуанахуато проталкивались через уличный бал-маскарад, посвященный творчеству Сервантеса. Окна гостиницы выходили на площадь с ратушей и фонтаном; с медленной воскресной толпой и пожилыми парами, вальсирующими под духовую музыку в парке; со шкатулочной мелодией мороженщика и продавцом воздушных шаров, издали похожим на двуногое дерево с клубящейся кроной разноцветных осенних листьев. Картины будничной жизни, будто специально созданные для изумленного взгляда туриста, наводили на мысль о том, что весь «магический реализм» латиноамериканских классиков – не более чем зарисовки с натуры.

Теперь же, наблюдая однообразный ландшафт сквозь стекло микроавтобуса, я впервые увидел ту дикую Мексику, о которой, как и большинство американцев, имел смутное, но устойчивое представление априори: сухая жара, изобилие кактусов, редкие фигуры людей в сомбреро, куда-то бредущих на фоне странных пирамидальных построек. При ближайшем рассмотрении постройки оказались заброшенными штольнями, а пустынная местность – историей государства в миниатюре.

* * *

Первыми бледнолицыми обитателями этих пустот стали иезуиты, посланные в Сан-Люис-де-ля-Пас в середине XVI века с целью усмирения индейцев-чичимеков. Последние из некогда многочисленных чичимеков то и дело нападали на повозки с рудой, идущие из Сакатекас, где в то время были обнаружены залежи серебра. Ситуация грозила обернуться еще одной кровопролитной кампанией. Однако поборники казуистики и приспособительной морали без труда справились со своей миссией, навязавшись в друзья к воинственным, но простодушным аборигенам. Тут же обнаружилось и новое месторождение: по легенде, легковерные индейцы сами привели клерикалов к серебряной жиле, после чего с евангелизацией коренного населения было покончено и иезуитская миссия полностью посвятила себя развитию горной промышленности. В 1576-м были построены первые шахты, и на карте Мексики появился новый город, получивший название Палмар-де-Вега. Так началась серебряная лихорадка, продлившаяся до 1767 года, когда иезуитский орден был изгнан из Новой Испании. Все произошло за считаные дни: многочисленные выработки опустели, плавильные печи остыли. На смену иезуитам пришли бездеятельные францисканцы.